Добавлено: Вс Ноя 25, 2007 2:03 am Заголовок сообщения:
Хорошие стихи. Как песня.
Что-то сегодня всех на стихи пробило.
А я сегодня была потеряна для общества - во-первых, малые терзали комп по-очереди, а во-вторых, мы с большим сегодня закупаться ездили, за фруктами на турецкий рынок, а там рядом русский книжный магазин, ну, мы с сынулей оба на книгах слегка сдвинутые, зашли. Мну так вообще туда запускать нельзя, я там могу зависнуть на долгие-долгие годы... Это при том, что дома - библиотека, ещё из России привезённая... Два шкафа книг в два ряда - от пола и до потолка. И, всё равно. Вот сегодня не утерпела, купила Лукьяненко. "Последний дозор" и его же ранние рассказы. Вот что бы там не говорили, мне Лукьяненко нравится. Хотя, вообще-то я фантастику не очень... А его рассказы-новеллы - это вообще!... Такие пронзительно-чистые. Мудрые. Намного сильнее "Дозоров".
Вот... Короче, я сегодня оставшиеся пол-дня была в книжках.
Димкин шедевр оценила. Практически афоризм. Молодец, солнышко. _________________ "Я стараюсь меньше лгать, больше злиться."
А Димке очень нравятся стихи, которые ты у себя выставила. "Каждый выбирает..." - это он еще раньше читал, практически его любимые, а мальчшку со шпагой прочел у тебя и прям влюбился.
Вообще-то они это с Жаном вместе читали - Димка с компа, а Роан наизусть. Он их, оказывается, знает.
А вот какие стихи пишет наш Димочка:
Рисованный город.
Мы построили город в котором все было, как в сказке.
Чтобы счастье хоть раз нам в судьбе испытать довелось.
И на лица свои мы надели красивые маски.
Чтобы не было видно под ними несдержанных слез.
Мы покрасили в цвет голубой небеса из картона.
Мы приклеили к небу из ваты цветной облака.
С электрическим солнцем по раскрашенным зеленью склонам,
Так красиво играя, стеклянная лилась река.
Из картонных щитов были сложены в городе стены.
Мы заботливо их охраняли от встречных ветров.
Если нас тяготили оковы картонного плена
Только каждый упрямо и дальше играл свою роль.
Только ветер подул, когда в городе все еще спали.
Только дождик пошел, и увидеть никто не успел.
Как поплыли все краски, картонные стены упали,
И наткнувшись на камень, стеклянный разбился ручей.
Мы сидим на обломках, себе и друг другу не рады.
Мы ругаемся, спорим, кто в бедствии сем виноват.
Но поймите, нельзя из иллюзии выстроить правды.
И для искренней дружбы не нужен рисованный град! _________________ когда появляется друг, двери твоей души падают сами...
Добавлено: Пн Ноя 26, 2007 1:19 am Заголовок сообщения:
Илюша сказал:
- Вы одного воспитания.
Ну, если не считать ежевечернюю порку (причем, бывало и розгами – прутиками, которые Роган - старший ломал в нашем лесу), как основной метод воспитания сына – наследника… Кристина говорит, девочек папа порол ремнем, розог удостоился только сын. Все никак не могу успокоиться по этому поводу. Это что за садизм такой по отношению к собственному ребенку?! Жаль, что в то время ни о каких правах ребенка у нас и слыхом не слыхивали…
Но я не о том. Да, верно, мы практически одного воспитания. В том смысле, как понимает Илья – одного. Интеллигентные семьи, хорошо воспитанное чувство долга, понятия о порядочности и нравственности в соответствии с общепринятыми моральными нормами. Только для Жана главная добродетель – самодисциплина, а для меня – сочувствие и сострадание к ближнему. И, естественно, высоконравственное отношение к сексу. Собственно, по этой части меня особо никто не воспитывал. Я просто усваивала общепринятую мораль и понятия окружающих меня людей – учителей в школе, родителей дома, соседок у подъезда. А потому одно это страшное слово – секс – вгоняло меня в краску до кончиков ушей. И могу с большой долей уверенности сказать, что не появись в моей жизни… нет, не Илюша свет Александрович, а мой первый супруг, я бы пребывала в том ангельском восприятии жизни и по сей день.
Жан спросил, что подвигло меня на панель. Нет, не крайняя нужда и орущий от голода грудной ребенок при полном наплевательстве на меня, как ближних, так и дальних, начиная от знакомых и кончая работодателями, к которым я приходила и, буквально, умаляла взять меня на работу. Потому что полгода я жила в теплом городе Сочи, практически впроголодь, с грудным младенцем, но предложения типа «отдайся по сходной цене» категорически были для меня неприемлемы. Я устраивалась стриптизершей, но работала до тех пор, пока клиенты не начинали распускать руки. Я просто представить себе не могла, что ко мне может кто-либо прикоснуться. Я уже была доведена до крайнего отчаяния, когда хотела отдать своего ребенка в какую-нибудь детскую больницу, потому что мне нечем было его кормить, и нечем было платить за комнату, а тем временем приближалось лето, и цены на жилье росли как грибы после дождя. Я видела только этот выход – отдать ребенка и отравиться, или вены перерезать. Потому что я принадлежала только своему Илюше. А если его нет (как я тогда думала), я могу принадлежать только нашему ребенку. Без ребенка и без Илюши нет и меня самой. Никаких иных возможностей для меня не существовало.
При чем тут мой первый муж? А при том, что мое мировоззрение начало меняться не в эту минуту крайней нужды, а гораздо раньше. В тот день, когда мой первый муж повел меня венчаться. Я была верной женой. Да, я его не любила, после каждой «супружеской обязанности» я бежала в ванну – отмываться от его мерзких прикосновений и плакать под шум воды. Но я даже помыслить не могла, чтобы ему изменить. Я даже думать себе запрещала об Илье. Я сидела в слезах и соплях ночи напролет, но я упорно разворачивала свою душу и тыкала её «у тебя есть муж, у тебя есть семья». И все из-за того, что я считала его слова «я тебя люблю, я без тебя жить не могу» правдой, и причинить кому-либо боль я просто не могла, не могла перешагнуть через чьи-то чувства, через чью-то душу. Вот, таково было моё воспитание. Но когда я обнаружила, что этот человек готов что угодно со мной сделать, чтобы я принадлежала только ему, готов душу из меня вынуть и выбросить, чтобы и дальше ублажать свою похоть, что ему совершенно по барабану, жива я или мертва, лишь бы двигалась и была удобной в употреблении, и никакого дела нет, каково мне, что я чувствую… Тогда у меня просто стало абсолютно пусто внутри от шока. Я осознала, что он запугивал меня адом, тащил в церковь, вбивал мне в голову мораль вместе со священником, только для того, чтобы принести меня в жертву своей собственной похоти. Потому что любви такой не бывает.
Я сбежала тогда в монастырь. Сбежала, потому что мне вообще не хотелось жить среди этих людей. Как говорил Илюша
- Они сладко поют тебе о нравственности, но пока ты ищешь пути праведности, они преспокойненько тобой пользуются.
А я не хотела быть жертвой. Я не хотела, чтобы меня морально убивали, ради какой-то своей выгоды. Для меня этот мир был чужим, он был мне противен. Только ради Илюши я выползла из монастыря. Потому что ему одному – верила.
И вот в ту минуту, когда без Ильи, без денег, без сил жить дальше, я притащилась в дом к Илюшиному знакомому проситься на работу хоть поломойкой, а он надо мной еще и посмеялся и выгнал, но сказал, что Илья мой валяется где-то в доме инвалидов, как вещь, выброшенная на помойку, вот тогда я вспомнила, какова она, эта мораль и нравственность. И главным образом, я вспомнила, как поступал со мной мой первый муж, как прикрывал свои вожделения этой самой моралью, как использовал эту нравственность, чтобы держать меня в повиновении, чтобы принуждать меня быть его собственностью, его вещью – его венчанной женой. Вот это меня и подвигло. Не только на панель – на все, что угодно. Мне стало плевать абсолютно на все и на всех. Я буду драться за себя, за Илью, за нашего сына ВСЕМИ доступными мне средствами. Мне плевать, кто что скажет, и кто что подумает. Для меня существует мнение только одного человека на свете – моего Илюши. Чужие слова – какими бы они ни были – ничего у меня не отнимут и ничего мне не дадут. На ласковые утешения я мило улыбнусь и пойду жить дальше – своей жизнью. Попытки меня «усовестить» будут иметь тот же результат.
- Зачем ты ему все говоришь? – в ужасе прошептал Димка, услышав мой разговор с Роаном. – Он же того «правильного» воспитания…
Почему говорю? Потому что я – это я. И либо человек меня понимает, либо он уходит. В случае с Роаном, не скрою, мне хотелось, чтобы он меня понял. Потому что этот человек – не потребитель. Но изображать из себя паиньку, подстраиваясь под чужие «правильные» понятия я никогда не буду.
Илья и Жан не просто различного воспитания. Они различного мировоззрения. Для Ильи жизнь – это поле боя. Он смотрит на людей не иначе, как сквозь амбразуру, всегда готовый к предупреждающему выстрелу. Люди – это почти всегда враги. Я отчасти переняла это ощущение жизни, это отношение к чиновникам, например, я всегда готова требовать, ругаться, «выбивать» что нужно. Для Жана жизнь – это просто жизнь. Люди – просто чужие. Зачем ему люди, когда есть книги, когда есть чем занять свой ум, есть к чему себя применить – он неплохой, надо полагать хирург. К чиновником он приходит спокойно, разговаривает своим негромким мягким голосом и исключительно вежливо «будьте добры – пожалуйста – буду вам благодарен…» Он не воюет. Он просто спокойно живет. И, однако же, они очень хорошо понимают друг друга.
А я… Моя жизнь как бы поделена пополам. Одна часть – это моё детство, мое то «правильное» мировосприятие, то, что имел ввиду Илья, сказав, что мы с Жаном одного воспитания. Если б я и дальше жила у родителей, кругом моего общения были бы такие, примерно, люди, как Жан. И мужем моим был бы, скорее всего, кто-то вроде Жана. А чужим был бы как раз Илья. Из этой моей половины у меня на самом деле очень много в душе осталось. От «общей интеллигентности», как Илья это называет, до мелких каких-то привычек и постельных пристрастий.
Моя вторая половина – это, собственно, моя сознательная жизнь, Илюшина дрессура, как надо жить и работать, моя наглость, доводящая некоторых знакомых практически до ступора, мой эгоизм, моё полное начхательство на чужое мнение. И еще – умение драться.
И вот сейчас получается, я как бы вижу два варианта своей жизни – тот, какой у меня был на самом деле, и тот, какой у меня мог быть, при благоприятном раскладе. Тогда я была бы другой, да. Но… я все равно была бы собой. Мне комфортно сейчас, такой, какая я есть. И мне было бы очень комфортно, какой я могла бы быть. _________________ когда появляется друг, двери твоей души падают сами...
Добавлено: Пн Ноя 26, 2007 10:18 am Заголовок сообщения:
Чего тут скажешь... Всё верно.
Слушай, Вик... Я, в силу своего образа жизни периодически бывала оторвана от всяких подруг-знакомых-одноклассников. Ну, а когда мы совпадали по жизни - тоже не стремилась особо откровенничать. Зато теперь, когда я, по их меркам "в полном шоколаде" (а как же! живу в стабильной и предсказуемой Германии - значит, катаюсь, как сыр в масле - а что живу я практически на пособие по безработице - так я опять же, не афиширую) - вот теперь я стала с ними общаться. Так знаешь, что смешно? Вот благополучная и благопристойная одноклассница рассказывает о себе, так у неё муж, сын и собака - они через запятую. Буквально: Муж - столько-то лет, сын - столько-то лет, какой-то шнауцер (не помню, какой) - кол-во лет, кол-во медалей. Очевидно, остальными членами семьи она гордится куда меньше, чем собакой. Так я вот думаю - не было бы у меня моего опыта - поломатого и больного - я бы тоже такая же была.
Да ни за что! Пусть лучше всё будет, что было, зато я по жизни не "дама с собачкой". Хотя, я собак люблю... _________________ "Я стараюсь меньше лгать, больше злиться."
Ты, знаешь, Ань, я тоже так думала. Вот так же, как и ты. Какой бы я была, если б не дан был мне этот опыт в жизни? Одной из тех дамочек, которые кичатся своим высшим образованием и воротят морду от таких, как Димка, а уж от таких, как Илья и подавно? Так вот и думала. А сейчас смотрю на Роана и знаю точно, а ведь нет, не была бы. Я была бы слабее, чем сейчас, это да, я бы нуждалась в чьей-то защите, я бы пряталась за спиной такого вот Роана и предоставляла ему решать мои проблемы. Надо мной действительно нужно было бы держать зонтик (как выразился однажды мой Илья), и защищать меня от жизни. Я и сейчас такая по натуре, просто жизнь вынуждает меня драться со всем самой. На самом деле, это мне не свойственно. Я была бы слабая, мягкая и пушистая. Но в отношении к людям – я не была бы хуже. Что-то было бы для меня неприемлемо в сексе, и таких людей, как мой Илья я считала бы верхом разврата – может быть. Но ведь, откровенно говоря, по этой части мои предпочтения не сильно и изменились. То, что не нравилось мне тогда, не нравится мне и теперь. Я понимать стала лучше Илью. Но это не значит, что я тогда не стала бы с ним разговаривать, и совсем не попыталась бы его понять. Я вытаращила бы глаза, я поняла бы его не совсем так, как оно есть, но я не замахала бы руками и не затопала бы ногами с истеричным криком
- Сгинь, нечистая!
Когда мы разговаривали с Жаном, я так же, как и Димка думала, что благовоспитанный «французик» будет в шоке. По сути, он там и был… Но он меня понял. Причем, он СОВСЕМ меня понял. Именно потому, что мы с ним «одного воспитания». _________________ когда появляется друг, двери твоей души падают сами...
хм... Мой муж меня жалеет, временами "держит зонтик", но не понимает. Т.е. он так и говорит: "Позаботься о моём спокойном сне - не рассказывай мне ничего." Хотя он у меня не "правильный", не "высокоморальный", ко многому терпимо относится. Ну, будем считать, что у него такой деффект зрения. _________________ "Я стараюсь меньше лгать, больше злиться."
Щас тоже чё-нить запостю.
Вот отрывок из произведения НА ТЕМНОЙ СТОРОНЕ ЛУНЫ. автор я и Вика. В основном я.
...Утро вступило в свои права, как нельзя кстати. Эту жуть, мучившую Александра во сне давно пора было прервать. Затрещал благословенный будильник, вырывая его из цепких лап Морфея, но тот не сдавался, обволакивал разум сонной дымкой, туманил сознание.
Саша перевернулся на живот и сполз с кровати на пол. Потер лицо ладонями. Справа, раскинувшись по кровати, храпел Распутин. Слева, свернувшись в клубочек, спала прелестная брюнеточка с бюстом не менее тройки.
Ох, и оргию они вчера устроили. Игореха довел его просто до исступления, потом эта, как ее там, Олеся, кажется... неважно... А со спиртным немного перебрали. Игорю, может, и в самый раз, ему нужно было расслабиться, а вот он, Панин, хлебнул лишка.
Усилием воли заставив себя встать, Саша прошел в ванну. Мыться, бриться, наряжаться. Через пару часов комиссия накатит, надо быть готовым, и не абы как.
Саша собрался, проходя мимо кровати, шлепнул Игорёху по голой заднице.
- Я поехал, не теряйте.
Распутин пробурчал что-то невнятное и повернулся на бок.
Доехал он благополучно, ни одного гаишника на трассе, ни одного придурка, переходящего дорогу перед его колесами. Даже светофоры решили с ним сегодня не связываться, один хер он их игнорировал, и дружно давали зеленый свет.
Представители комитета по делам молодежи подтянулись к десяти, у Саши было время подогнать бумаги под соответствие.
Студия оказалась пуста и никакого намека на то, что накануне тут занимались. Или это Саше так кажется?
Устроились поудобнее, обменялись любезностями и не очень, в ожидании «одаренных». Время шло, но ни Карелин, ни ребята так и не появились.
Панин расшаркался в извинениях, сослался на общешкольный образовательный процесс и на возможные пробки на дорогах. Но оказалось, в школу ребята так же не приходили, а мобильный Карелина извинялся по-английски и надеялся на понимание.
Сдержано выругавшись, Панин предложил комитетчикам подождать, пока он сам привезет ребят, или выяснит уважительную причину их отсутствия. Те категорически отказались. Их крайне беспокоила судьба вверенных ему детей, и они намерены сами лично убедиться, все ли с ними в порядке, а потому поедут вместе с ним. Вот так. И не отбрыкаешься...
Саша долго давил кнопку звонка Карелинской квартиры. Наконец послышался неясный шорох и дверь отворили.
Взлохмаченный Беляев предстал перед высокой комиссией сонно почесываясь и щурясь на свет.
- Чё надо? – пробасил спросонья, еще не врубаясь, кто перед ним.
- Сергей Борисыч где? – Саша с трудом сдержался, чтоб не наорать. Комиссия за спиной неодобрительно зашепталась.
- Спи-и-ит... – икнул Максим и отошел, пропуская посетителей внутрь.
Ох, лучше б он этого не делал. Встал бы перед дверью, вцепился бы руками в косяки и ни за что бы их не впускал. Если бы небеса в эту минуту полыхнули огнем над его грешной головой или земля разверзлась бы под ногами, это не произвело бы на Панина столь страшного впечатления. Ибо картина, представшая перед ними во всей своей правдивой обыденности, была ужасна.
Тошнотворный запах дешевого портвейна вперемешку с еще какой-то дрянью ударил комиссии в нос, но они стоически стерпели и в бегство не обратились. Морщились, но мужественно шли вперед.
Среди ужасающего бардака сном праведников спали пьяные в зюзю подростки. Собственно, жилище походило больше не на квартиру композитора, а на некий притон. Не хватало только ложек с остатками наркоты и шприцов для полноты впечатления. Сам гений музыкального жанра дрых возле кровати, уступив оную троим, неизвестно как уместившимся на ней пацанам. Впрочем, те были настолько пьяны, что уснули бы где угодно не ощущая неудобства. Остатки спиртного и нехитрый закусон красноречиво глядели в глаза комиссии с неубранного стола, и Панину даже казалось, злорадно ухмылялись...
Александр Александрович включил все свое обаяние и все свое красноречие, но убедить комиссию, что увиденное является всего лишь недоразумением не смог. Комитетчики поджали губы и глубоко возмущаясь ушли, уведомив его о предстоящей финансовой проверке...
* * * * * * * * * * *
Панин метался, как средне - африканская макака на ветвях баобаба. Ему во что бы то ни стало надо было оставить за собой «одаренных». Он бегал по кабинетам, убеждал, просил, вымаливал...
Ему отказывали – он требовал, его посылали - он являлся вновь. Какие только доводы он не приводил. Его речи впору было цитировать на каком-нибудь очередном думском собрании, его заявления были шедевром эпистолярного жанра, он никогда еще не был так красноречив, так мил и обаятелен. Но... Чиновник был не прошибаем.
Иногда Александру казалось, что он находится в эпицентре какого-то гигантского катаклизма – вокруг все рушится, земля уходит из-под ног... И что бы он ни делал, как бы ни старался удержаться на своем крохотном клочке вселенной, все было бессмысленно. Мир – ЕГО мир! – неукротимо летел в тар - тарары.
Все практически висело на волоске... Спасение могло быть только в одном – объявить организацию коммерческой, и протащить ребят в модельный бизнес. Тогда в гробу он видал и госфинансирование и госпроект, как таковой. Тогда еще хоть как-то он сможет выкрутиться. Потребуется допуск для работы с несовершеннолетними, но это уже будет гораздо проще.
Мобилизовав последние финансы, Александр спешно перекроил старые группы. Отобрав самых форматных, на скорую руку заключил контракт с модельером попроще (надо же с чего-то начинать) и начал усиленную муштру – пластика, фитнес, дефиле. Профессиональный стилист сжирал немыслимые бабки, но Панин не поскупился, и ко всему прочему его парней начали мучить депиляцией и уроками по макияжу и формированию вкуса.
- Ну, это другое дело! - Саша довольно потирал руки, оглядывая стройных красавцев, выстроенных в шеренгу по окончании курса солярия. Искусственный загар идеально ровно ложился на юные тела, добавляя заранее спланированного шарма. – Отлично!
- Отлично, - согласно кивал стилист, и тут же замечал, что еще нужно добавить или исправить.
- Делай! – и с Сашиной отмашки парням красили волосы, выщипывали брови и наносили стильные «тату» в строго рассчитанные места.
Роман Славинский вернулся жить в группу. Кроме всего вышеперечисленного, ему, как особо одаренному, еще «прописали» занятия танцами и вокалом. Впрочем, не ему одному, но это как-то не утешало.
Обычно Ромкина красота вызывала в людях два чувства – либо неодолимую похоть, либо такое же по силе раздражение. В хореографе он вызывал ненависть. И как бы старательно ни выполнял все заданные па, придирок, окриков, и подзатыльников было не избежать. Вот как сейчас.
- Спину! Спину ровнее держи! – хотя Ромка и так уже стоял, как по струночке.
- И раз, и два... Славинский! Зад не оттопыривай, не на случку пришел!
Ребята, естественно, давились смехом, а маэстро, сделав замечание, этим не ограничился. Подошел и хлопнул по мягкому месту длинной школьной линейкой. Затем по ноге:
- Ногу тяни! – и по рукам – Плавнее! Плавнее!
И наконец, схватив за шиворот, выволок на середину танц – класса. Тряхнул из стороны в сторону и рявкнул в самое ухо:
- Ты где находишься, знаешь?! В жизни такого урода не видел!
Роман стоял, не шевелясь, старательно опустив глаза. Когда он позволял себе смотреть на хореографа, маэстро орал «Что ты мне глазки строишь?!», когда пытался избежать его взгляда, орал «Я с кем разговариваю?! Со стеной?!». Сейчас же ему казалось, что Ромка непозволительно вольно виляет бедрами, умышленно оттопыривает зад и машет руками, как дворник помелом. При этом и глазки строит, разумеется, вот только непонятно кому, ну не линолеуму же...
- Всё! Вон все отсюда! – окончил маэстро занятие, вдоволь наоравшись на Ромку. И напоследок встряхнул его посильней – В следующий раз ты вылетишь у меня к чертовой матери, ты понял?!
Получив ускорение в виде толчка, Славинский долетел до своего шкафчика. Он был раскрыт. Вещи валялись на полу, прямо под ногами переодевающихся. По ним топтались, а затем отпинывали в сторону, словно это была не майка или свитер, а тряпка для мытья полов.
Ромка нагнулся, чтобы поднять джинсы, но тут же получил пинок под зад.
- Ты, голубец! Чё жопу свою тут выставил?! Пшел на х*** отсюда!
Славинский отступил на шаг и снова получил толчок в спину
- Куда прешь, бля?! Педрила долбанный!
Проглотив обиду, Ромка вышел в коридорчик, прислонился к окну. Оставалось только дождаться, когда все они возьмут полотенца и уйдут в душ.
На улице ничего примечательного не происходило. Прохожие, как обычно, сновали туда – сюда, кто-то входил в здание комплекса, кто-то выходил, кто-то курил, остановившись у крыльца. В комплексе, кроме танц – класса, были еще тренажерный зал и зал для аэробики. И еще что-то на втором этаже, не то йога, не то каратэ или восточные единоборства, Ромка точно не знал.
Утерев навернувшиеся на глаза слезы, он попытался отвлечь себя, рассеянно наблюдая за однообразной уличной суетой. В какой-то момент один из парней, остановившихся прикурить, показался ему знакомым. Марин? Неужели Марин?
Сердце екнуло, сорвалось в галоп, и Ромка, как был в обтягивающем трико и майке, так и выскочил пулей на улицу.
- Влад! – крикнул в спину уходившему парню.
Тот, показалось, вздрогнул, но вместо того, чтобы обернуться, наоборот, прибавил ходу. Славинский бросился за ним:
- Влад! Подожди! Влад!
Ему и в голову не пришло, что он мог обознаться. Догнал, забежал вперед.
- Влад!
Марин, а это был действительно он, недовольно поморщился.
- А, это ты...
- Привет, - Роман расплылся в улыбке.
- Здорово...
- А я ждал тебя, ждал... – Ромка, наконец, заметил, его неудовольствие и осекся, внимательно вглядываясь в друга.
- Да я... это... – Марин зачем-то поправил сумку на плече, - все собирался...
- Влад... – Роман отступил назад. Что-то не то было с Мариным. Он почему-то нервничал, и эта внезапная встреча как будто была ему неприятна.
- Слушай, ты как тут, вообще? – Влад задал вопрос, но Ромке показалось, ответ ему был не нужен. Он просто сам уходил от неприятных расспросов Славинского.
- Я тут в танц - классе на первом этаже... – Рома ответил растеряно. – А ты?
- Я в тренажерку хожу. Слушай, - Влад хлопнул его по плечу, - давай потом встретимся, меня тут ребята ждут. Я позвоню.
- А... ладно... – зачем он врет? Зачем?! Сердце свернулось в комочек боли, Ромка попятился...
- Рома? Привет! – радостный девичий крик заставил его оглянуться.
Это была Маша. Та самая Маша из маленького далекого городка.
- А я все говорю Владу, как бы тебя увидеть, ну, интересно же... – она затараторила, приветливо улыбаясь.
- Ты же у Панина жил, - перебил Марин, - а как я к нему? Никак.
А правда... Как Ромка не подумал? Может, действительно дело в этом? Он был готов поверить чему угодно, только бы Влад сказал, что ХОЧЕТ его увидеть...
- Ну, ладно, слушай, мне надо идти... Потом поговорим еще.
- А... ты придешь? – Славинский неуверенно поднял на него глаза.
- Приду. Потом... Попозже. Не обижайся, ладно? – Влад снова дотронулся до его плеча.
- Я... нет... Ты приходи. Я в группе теперь...
Марин кивнул и, бросив
- Пока. – поспешно зашагал вперед.
Маша хотела взять его под руку, но Влад отстранился, глянув через плечо на Ромку.
Славинский стоял и смотрел, как он уходит. И сердце пыталось вырваться и побежать вдогонку, но только беспомощно билось о ребра и, не в силах сломать преграду, все больше сжималось в тоске.
- О, бля! – увесистый толчок в спину привел его в чувства.- Клава на улице парней снимает!
Роман увернулся от пинка и, игнорируя грубые шутки ребят, вбежал на крыльцо комплекса.
«Мы встретимся» - твердил себе, как заклинание – «Влад же сказал, мы встретимся. Потом. Надо немножко подождать...»
Но сердце говорило другое:
- Не нужен, не нужен, не нужен... – выстукивало болью с каждым ударом.
Ему очень хотелось догнать Влада, остановить, и крикнуть, так, чтобы крик этот пробил до глубины души:
- Я нужен тебе?! Скажи мне, я тебе нужен?!
И попросить:
- Ну, обмани, пожалуйста, я так хочу в это поверить... Я поверю, даже если ты скажешь, что инопланетяне прилетели и не давали тебе прийти ко мне! Только скажи мне это... Только скажи...
Но он молчал. И никуда не бежал. Шел молча к своему шкафчику, растеряно собирал затоптанные шмотки и, забивая слезы поглубже, плелся по городу в группу.
Он не имел права на такие вопросы. И на такие просьбы права не имел. Он не имел права на ЭТУ любовь... _________________ Не говорите мне, что делать, и я не скажу, куда вам идти.
Они катались по ночному городу, дороги были темны и пустынны, и лишь светофоры мигали одинокими маячками. Ей мешал шлем – ограничивал обзор, приглушал звуки и не давал прижаться щекой к его спине. Он вел спокойно, ровно, не лихачил, хотя на пустой дороге можно было и разогнаться. Но сейчас – не хотелось. Он смотрел на дорогу, но сознание постоянно выскальзывало ему за спину, туда, где сидела она. Напрасно он старался удержать его в движущейся реальности. Оно плохо повиновалось. Он не мог ее видеть, не мог почувствовать мягкие прикосновения ее озябших пальчиков через толстую кожу куртки. И не мог придумать причину, чтобы остановиться.
Она нашла ее сама. Просто постучала ему по спине и махнула рукой. Он с радостью повиновался. Остановил мотоцикл, медленно, сдерживая нетерпение, повернулся к ней лицом.
Она сняла надоевший шлем, встряхнула головкой, поправляя светлые волосы. Улыбнулась.
- Давно не гуляла ночью, - оглянулась на редкие освященные окна, на придорожные фонари, на пустую дорогу, по которой только что проехали.
Он не сводил с нее глаз, опуская их только, когда встречался с ее взглядом.
- Ты замерзла? – спросил тихо, увидев, как она подносит руки ко рту.
- Немножко, - согласилась она, но подышать на пальцы не успела, он взял их в свои, большие и горячие. Наклонился и… не удержался, коснулся их губами, еще более горячими, чем руки.
Она назвала его по имени, удивленно, растеряно. Но рук не отняла. Напротив, прижала ладони к его пылающим щекам. Он закрыл глаза, наслаждаясь этой нечаянной лаской. Чуть наклонил голову и принялся покрывать поцелуями ее пальчики, медленно и осторожно.
Она, наконец, его остановила, выдернула из блаженства. Слезла с железного коня, обошла его ближе к рулю и снова оказалась у него за спиной. Он так и остался в той же склоненной позе, теперь, со стороны, кажущейся нелепой.
- Можно я поведу мотоцикл? – спросила она, прерывая неловкое молчание.
Он поднялся, пересел на заднее сиденье.
- Спасибо, - поблагодарила она, усаживаясь на его место. – А как он заводится?
Он показал, как повернуть ключ, сам придвинулся ближе, нагнулся через нее, и, взявшись за руль, оттолкнул ногой держатель. Мотоцикл проехал немного вперед. Он выпрямился и отодвинулся, предоставляя ей управление.
- А если мы разобьемся? – она с сомнением посмотрела на обледеневшую дорогу.
- Напишут «они родились в один день и умерли в один день», - негромко ответил он.
- Да? Откуда ты…
Она вдруг рассмеялась – Ну конечно! Еще в первом классе они выбирали звеньевого их октябрятской «звездочки», выясняя, кто из ребят старше. Тогда этот факт и обнаружился – они родились в один день. Странно только, что он до сих пор это помнит…
Она хотела что-то сказать, развернулась к нему, и мотоцикл вдруг зашатался, тяжелой грудой железа начал заваливаться на бок.
- Ой! – она попыталась подхватить его за руль, но только помешала ему удержать равновесие.
- Ой! Ай! – смешно запрыгала на одной ножке, налетела на него, и, отскакивая от рухнувшей машины, приземлилась в придорожный сугроб.
Он подал руку, поднял ее на ноги. Отряхнул. И обнял.
Она не стала вырываться. Ей было тепло и уютно в его объятиях. Как давно уже не бывало. И когда он поцеловал, нежно, едва касаясь, она тоже не противилась. Только подумала – ну, вот, целуюсь в чужом дворе с чужим мужчиной…
Он не знал, как долго будет длиться эта ночь. Не знал, чем она закончится, и будет ли иметь продолжение. Он целовал ее так, будто это было последний раз в его жизни, отдавая ей всю свою нежность. Голова кружилась, жгло ладони. Сознание покидало пределы разума…
***********************************
Она вздрогнула и очнулась. Оглядела пустую комнату. Приснилось… Повернулась на бок, натягивая сползшее одеяло. Будильник показывал без четверти восемь и, как ни странно, предательски молчал. Ну, и ладно. Вставать все равно не хотелось. Может, прогулять сегодня? Ну ее к лешему, эту работу. Ребенок хоть тоже выспится… Ему, конечно, такие сны не снятся, маленький еще. Оно и к лучшему. А то только успеваешь поверить в сказку и бац – открываешь глаза, а это всего лишь сон.
Она потянулась. Нет, надо все-таки встать. Сказки сказками, а товарно-денежные отношения в этом мире еще никто не отменял. То есть, чтобы завтра было из чего сварить обед, сегодня надо как следует поработать.
Взгляд бесцельно проскользнул по потолку, спустился на стену… Она приподнялась, протерла глаза. Шпага. Так... Значит, не приснилось. И… на чем там закончилось это «не приснилось»? Она прикусила краешек пальца зубами, стрельнула глазами из стороны в сторону, как нашалившая девчонка…
Дверь отворилась медленно и абсолютно бесшумно, как будто боялась спугнуть наваждение. И так же медленно и тихо в комнату вошел он. Улыбнулся немного смущенно
- Я не знал, чем ты обычно завтракаешь…
- Аааааааааааааа… - издав нечленораздельный писк, она нырнула с головой под одеяло. В голове пронеслось глупое – так вот кто выключил будильник…
Он поставил поднос с завтраком на столик.
Краешек одеяла приподнялся и тут же вновь захлопнулся с неясным бормотанием «О, Боже…»
Он хотел что-нибудь сказать, но не нашел слов. Попятился к двери. Молча.
Из-под одеяла показалась взлохмаченная светловолосая головка. Слегка тронутая загаром рука убрала прядь с лица, потянулась за ароматной чашкой кофе.
Он так и замер на месте, не желая уходить и боясь подойти ближе.
Она подарила ему улыбку, словно лучик света приласкал.
Он медленно присел на диван, протянул руку и коснулся ее волос. В ответ потянулись обе ее руки и змейками обвили его за шею. Он обнял ее за спину, бережно и нежно…
- До работы я, видимо, сегодня не дойду – мелькнула последняя осознанная мысль…
От автора - Я тоже так хочу.
P/S: Во избежание криков и воплей типа «клевета!» - Это не про… Совсем не про нее. Не знаю, сколько серий было в ЕЕ сказке, но Она на работу все-таки пришла! _________________ Не говорите мне, что делать, и я не скажу, куда вам идти.
Добавлено: Пн Дек 10, 2007 6:01 am Заголовок сообщения:
Щас еще запостю про ТЕМНУЮ СТОРОНУ ЛУНЫ. С начала. Писал я, а Вика редактировала. Иногда так отредактировала, что я сам себя не узнаю.
Короче НА ТЕМНОЙ СТОРОНЕ ЛУНЫ :
Снег в этом 1996 году выпал рано. На исходе октябрь, а все уже белым бело... Маша отошла от окна, зябко поежилась. Но не от холода. Просто самой не верилось, как она, не такая уж смелая по природе, отважилась на эту авантюру. Пробраться в гримерку к солисту обожаемого в их городке мюзикла – это вам не...
- Перерыв! – провозгласил репродуктор – Техники и уборщики на сцену!
Маша вздрогнула, покосилась на динамик под потолком. Вот, сейчас он войдет. Уже сейчас. За время получасового ожидания она раз сто повторила мысленно, все, что хотела ему сказать. Он обязательно ее поймет. Он просто должен ее понять. Такой как он просто не может…
А если нет?
Маша тряхнула головой, отгоняя неприятную мысль, три раза обошла кресло и остановилась напротив зеркала.
- Господи, какая же я уродина! Да он и смотреть на меня не захочет.
Ноги в панике понесли ее к двери, но почти на самом пороге ей удалось-таки взять себя в руки. Нет, так не пойдет. Зря она, что ли, отдала этой дуре Светке свой единственный магнитофон? Да над ней же вся общага хохотать будет, если она сейчас сбежит. Все училище до конца года пальцами тыкать будет. Нет, надо успокоиться. Дышать глубже. Все будет хорошо. Все будет… Будет…
В коридоре послышались шаги.
Маша панически оглядела маленькую гримуборную, в которую с величайшем трудом пробралась полчаса тому назад. Большое зеркало с уставленным всевозможной косметикой столиком. Кресло напротив. В углу вешалка с грудой одежды. Куда же деться? Она метнулась к вешалке, повернула назад, снова к вешалке, и едва успела заскочить за одежду, как – о, ужас! – дверь отворилась.
- Ма-ма-а-а! – едва не закричала Маша, зажав на всякий случай рот рукой. По спине промчался табун мурашек, в животе похолодело, а ноги моментально стали ватными.
В комнату вошел очаровательный молодой человек лет шестнадцати в белоснежном костюме ангела. Легкий матовый загар как нельзя выгодно контрастировал с белым одеянием, а прикрывавшая брови черная челка превосходно оттеняла его живые небесно-голубые глаза.
Ангел непринужденным движением отстегнул крылья, сбросил их на пол, стер салфеткой грим с лица и устало взгромоздился на кресло.
- Это ОН! Ма-ма, это ОН! – Маша зажала рот второй рукой.
Молодой человек навалился на спинку, устроился поудобнее и положил ноги на столик.
Маша старалась не дышать.
Когда она услышала впервые отрывок из мюзикла «Огонь и лед», сразу поняла – так петь может только тот, кто умеет по-настоящему чувствовать. Скопив денег, она купила старенький кассетник, раздобыла запись и крутила ее втихаря, когда оставалась одна в комнате. Нет, она не была просто фанаткой красивого мальчишки с обворожительным голосом. Это было, как поговорить с другом. С другом, которому можно все рассказать, который все поймет, не станет смеяться. С другом, с которым и поплакать можно, и он не станет ее добивать, потому что оказалась слабой. В этой новой жизни у нее таких друзей больше не было. Да их и вообще никогда не было. Раньше она считала друзьями девчонок, с которыми в детстве играла в куклы или прыгала в классики. Тогда у нее была другая жизнь. Были мама и папа, была бабушка, временами ворчливая. Была своя комната с розовыми обоями, были любимые игрушки и запах апельсинов на новый год. А потом ничего этого вдруг не стало. Тот 1994 год принес ей немало беды. И оказалось, что нет у нее никаких друзей, и вообще ничего больше у нее нет. И нет до нее никому дела, и все вокруг, как в диком лесу – чуть оплошаешь, и тебя раздавят, растопчут, сожрут и не подавятся. А она не умела так жить. Всю ее жизнь учили относиться к людям доброжелательно…
Молодой человек убрал ноги со стола, сел прямо, явно к чему-то прислушиваясь.
- Мамочка, мамочка, мамочка… - проносилось в Машиной голове.
Он встал, оглядел комнату.
- Ма-моч-ка-а-а!
Он пошел прямо к вешалке, за которой она укрылась.
Маша зажмурилась.
- Привет, - услышала его голос совсем рядом. В ужасе распорхнула глаза и увидела перед собой его лицо.
Все. Это конец. Сейчас он позовет охрану, и ее вышвырнут вон из его гримерки. С позором.
Он молчал. Его голубые глаза смотрели пристально, но без неприязни. Надо было что-то сказать, но как назло все слова куда-то подевались, и она только таращилась, как полная дура, на этого голубоглазого ангелочка из «Огня и льда».
Он взял ее за руку и вытянул из-за вешалки. Сопротивляться не было сил, и смысла не имело. Рома Славинский ни о чем не спрашивал, просто молча смотрел прямо в глаза, а она в отчаянии пыталась найти в своей тупой голове хоть одно словечко, и мечтала только об одном – провалиться до того, как он скажет ей что-нибудь насмешливо - язвительное.
- Кофе хочешь? – вдруг спросил он.
- А… э… - удалось ей издать, наконец, хоть какой-то звук.
Славинский подошел к столу, налил из термоса дымящийся напиток в маленькую чашечку, и подал его Маше.
Первый же глоток обжег ей рот и привел в чувства.
- Я… э… спасибо… я… пойду… - она поставила чашечку на стол и, по-дурацки улыбаясь, начала пятиться к двери.
Он улыбнулся и как-то очень душевно произнес:
- Подожди. Не уходи. Я же не кусаюсь.
Маша остановилась.
- Курить будешь? Садись, - он похлопал рукой по креслу и протянул сигарету.
Маша взяла сигарету и села в кресло, мысленно удивляясь, почему она его слушается. Было в его голосе что-то такое, непонятное, едва уловимое… завораживающее.
И вдруг, сбиваясь и путаясь, она начала ему рассказывать. Про себя, про его музыку, про эту ее новую жизнь, такую страшную и непонятную, к которой нельзя привыкнуть, про то, как разговаривала с его голосом из давно охрипшего кассетника, и вот так вот просто все – все ему выложила. А он не перебивал, слушал, и, кажется, не считал ее слова полным бредом и не смеялся. В какое-то мгновение ей показалось, что он уже знает все, что она ему говорит…
Он улыбнулся и Маша, облегченно вздохнув, замолчала.
Славинский хотел что-то сказать, но не успел.
За Машиной спиной открылась дверь и Ромкина улыбка мгновенно куда-то улетучилась. Он вдруг переменился в лице, попятился и, наткнувшись спиной на столик, замер.
- Ну, чё, Клава, пошли? – послышался грубый насмешливый голос и хохот на несколько таких же неприятных голосов – Тёма жде-е-ет.
В зеркале явственно отобразилась группа подростков, неотвратимо приближающихся раскачивающейся и излишне развязной походкой. Маша втянула голову в плечи. Предыдущий инкубаторско – общаговский опыт подсказывал – ничего хорошего от подобной компании не будет.
Славинский не двигался, лишь едва заметно дрогнули губы и выражение ужаса промелькнула в глазах.
- О! П***! – закричал длинный худой блондин увидев Машу – Клава бабу клеит!
Остальные вытаращились на Машу, противно загоготали, отпуская матерные шуточки.
Веселье непрошенной компании прервалось неожиданным окриком сзади
– Долго я вас ждать буду?!
Маша подумала, что появление взрослого, конечно же, прекратит это глумление, но Ромка почему-то испугался еще больше.
- Ну, - подошел к нему гладко причесанный молодой человек лет под тридцать, явно выпивший - ты идешь? Пойдем, там все уже накрыли.
Машу он не заметил. Взял Славинского за предплечье понуждая идти, но Рома сильней прижался к столу, поднял испуганные глаза и еле слышно прошептал
- Не надо...
Компания подростков вновь загоготала и, перешептываясь, отошла к двери, с любопытством наблюдая за происходящим.
- Пойдем, пойдем, - молодой человек улыбнулся почти елейно и потянул Славинского за руку.
- Нет... Не надо... Пожалуйста... – Ромка уперся, и, пытаясь высвободить руку, умоляюще залепетал – Пожалуйста, не надо... Ну, пожалуйста... Нет...
- Пойдем, я тебе говорю. – Мужчина настойчиво продолжал тащить куда-то Ромку, обхватив второй рукой.
- Не... Ну, пожалуйста...
- Да что я тебя уговаривать тут буду?! Что «не надо»?! Чего «не надо»?! С Мариным кувыркаться надо, а тут не надо стало?!
Разозлившись, он оттащил Славинского уже на середину комнаты, и перепуганная Маша, не смея повернуться, могла видеть все только в отражении висевшего перед ней зеркала.
Славинский присел, упираясь, продолжал что-то лепетать. Он почти плакал.
- Да ты зае*** меня, придурок! Что я тебе, мальчик, за тобой бегать?!
Пацаны ринулись помогать своему старшему товарищу, но тот рявкнул на них зло и, как видно, для них неожиданно
- Пошли на х*** отсюда!
Продолжая орать на Ромку, он вдруг рывком поднял его, развернул к себе спиной и швырнул на стену. Затем схватил за шиворот, толкнул и наклонил на стоявшую у двери облупленную тумбочку. И, удерживая в таком положении, совершенно неожиданно для Маши начал снимать с Ромки белые сценические брюки.
Ребята молча замерли в дверях.
Дальнейшее плохо поддавалось осмыслению Машиным разумом...
- Тут чё, бля? – появление нового персонажа было столь неожиданным, что Маша невольно вздрогнула - Чё приперлись, не пройти – не проехать?
Растолкав ребят вперед протиснулся «демон» - точь в точь Славинский, только ростом чуть выше и весь в черном.
- Ни х*** себе! – картинно вытаращил глаза, наткнувшись взглядом на оголенную мужскую задницу – Ты ох*** в натуре?!
- О, бля, герой – любовник явился, - пошутил кто-то из ребят и все загоготали.
- Да ладно, Маря, не парься, - произнес другой – от Клавы не убудет.
Марин особо и не парился. Еще до того, как насмешники закончили первую фразу, он прыгнул мужчине на спину и буквально отодрал его от Славинского. Тут же был сброшен на пол, но мгновенно вскочил на ноги и вновь налетел на обидчика.
- Да я тебя, сука! – зарычал тот, но под его бешенным натиском был вынужден отступить.
- Убью!!! – Сопровождая удары отборной матерщиной, Марин принудил противника переместиться ближе к двери.
На шум в гримерку вбежали два здоровенных бугая, но разнять сцепившихся в рукопашную им удалось не сразу, и этот ревущий в ярости клубок выкатился в коридор.
Крики и маты слышались еще минуты три, затем все стихло.
В наступившей тишине вжавшаяся в кресло Маша отчетливо слышала биение собственного сердца. Да еще всхлипывания сползшего за тумбочку Славинского...
- Ну, сука, я тебе устрою, - выматерившись сквозь зубы Артем Валеев, тот самый молодой человек с аккуратной гладкой прической, в бешенстве влетел в небольшой, но довольно уютный гостиничный номер. С ходу напустился на пожилого лысоватого мужчину, заслуженного российского педагога, не так давно приставленного к группе в качестве старшего воспитателя – Иди, взгляни на своих подопечных! Иди, иди!
- А что, собственно... – интеллигентый дядечка отложил в сторону местную газету и снял очки.
- А то, собственно! – Артем схватил с прикроватной тумбочки стакан и приложил к начавшему опухать подбитому Мариным глазу. – На хрена ты тут нужен, ты мне скажи?! Они там е*** друг друга в хвост и в гриву, а он сидит тут, газетки почитывает! Тебе за газетки бабки платят, ты мне скажи?!
- Как... э...? Что вы имеете в виду? В каком смысле?
- В прямом! В прямом я имею в виду! Марин Славинского имеет уже прямо в гримерке! Вот, - Артем указал на подбитый глаз – полюбуйся! Сейчас засек их, так он на меня как бешенный кинулся.
- Подождите, Артем Сергеевич, вы прямо ужасы какие-то говорите...
Валеев хмыкнул.
- Нет, в самом деле, Вы хотите сказать, что видели своими глазами, как Марин Славинского... хм... это самое...
- Да! Именно! Это самое!
- Не может быть...
- А вы пойдите, посмотрите! – язвительно растянул губы в фальшивой улыбочке Валеев.
Старший воспитатель кряхтя поднялся с дивана. Артем усмехнулся:
- Да сейчас-то я их и без тебя разогнал. Ты вечерком к ним в номер зайди. Когда эти голубки снова ворковать начнут.
- Вы думаете?
Петр Андреевич был явно растерян...
День растаял быстро. Сумасшедшие события, словно разноцветные картинки в калейдоскопе сменяли друг друга, не успевая как следует запечатлеться в памяти.
Маша, держа карты веером, гордо восседала на Ромкиной кровати в его номере, наблюдая за игрой двух друзей. Влад Марин сделал ход королем, был позорно побит козырной шестеркой Славинского, с досады бросил карты и встал.
- Вот из-за тебя все! – пнул прикроватную тумбочку и, когда дверца ее от удара со скрипом открылась, достал бутылку какого-то дешевого, но достаточно крепкого вина. – Стоишь, бля, вечно, как снегурочка на панели! Скока раз говорить, вломил п*** пару раз, больше х*** кто полезет.
Рома опустил глаза и обхватил себя руками, будто замерз. Слишком неприятной была тема.
Маша положила карты на кровать, посмотрела на него и поспешно отвела глаза.
- Может, обойдется... – пролепетал Славинский себе под нос.
- Ага! – недовольно ответил Марин и принялся откупоривать портвейн зубами. – Фыфой фе фафофефя!
Ромка с Машей подавленно молчали.
- Тьфу, бля... - Влад справился, наконец с крышкой, сплюнул себе под ноги и приложился к портвейну.
Протянул бутылку другу:
– Бушь?
Ромка помотал головой.
- Да на, глотни! В последний раз, может, бухаем.
Славинский послушно взял портвейн.
- Я чё думаю, - Влад достал сигарету – Может, съе*** самим, пока не поздно?
- Может, пронесет?
- Ром, ты в натуре дурак, или прикидываешься? Ты Тёму обломал, думаешь, он так тебе просто утрется? Я ему еще...
В коридоре послышались шаги и раздраженные голоса.
Марин прислушался.
– Кажись, несет кого-то.
Подбежал к двери, приоткрыл и заглянул в щель.
- Валеев с лысым.
- Его Валеев позвал, наверное... – предположил Ромка, сделав еще один нервный глоток.
- Соображаешь.
- И чё теперь будет?
- Да п*** все накроемся.... – Марин поморщился и вдруг, взглянув на совершенно притихшую Машу, вскочил на ноги - Бля! Как я сразу не допер!
Славинский глянул на него исподлобья.
- Так, короче,– в глазах Марина запрыгали сумасшедшие чертики – Счас мы тут их встретим! Раздевайся!
Славинский не очень понимал, что за гениальная мысль посетила его друга, мотнул головой и отвернулся.
- Давай, давай! Раздевайся! – настаивал Марин, вдруг совершенно оживившись, - И ты тоже!
Маша приоткрыла рот, чтобы возразить, но только пожала плечами и тоже отвернулась. Бред какой-то. Впрочем, все, с момента ее появления здесь было бредом....
- Да давай быстрее, пошевеливайся! – Марин, не дождавшись добровольного исполнения приказа, отставил недопитый портвейн в сторону и начал стаскивать с Ромки рубашку. Славинский попытался оказать слабое сопротивление, но Влад, устрашающе вращая глазами, сунул ему кулак под нос, обматерил для пущей убедительности, частично раздел и принялся за Машу.
- Что ты делаешь?! – тщетно возмущалась девушка, хватаясь то за блузку, то за джинсы. Однако сила и проворство Марина явно превосходили ее усилия, и как бы она ни брыкалась, с блузкой пришлось расстаться.
Тем временем Славинский попытался надеть обратно то, что снял с него Марин, но был вовремя замечен за этим проступком.
- Дурак! – выругалась Маша, когда Влад снова занялся Ромкой.
- Да ты не понимаешь! - видя, что физический натиск должного результата не дает, Марин перешел на уговоры – Чё ты, бля, боишься? Никто тя тут не тронет. Просто разденься и все. Ну, надо так! Понимаешь?
- Зачем?
- Потом объясню! Ну, давай быстрее! Ну, пожалуйста! Просто разденься, и полежите рядом с ним. Да не бойся ты! Он сам тебя боится...
- Зачем?!
- Надо! Ты хочешь нам помочь? Тогда делай, как я сказал! – и для большей убедительности добавил - Вопрос жизни и смерти!
Следует пояснить, что будь Маша чисто домашней девочкой, такое требование, разумеется, вызвало бы в ней бурю негодования, и, скорее всего, она вырвалась бы и ушла. Но инкбаторское бытие совершило свой коварный надлом в ее психике, притупило до минимума чувство собственного достоинства и сдвинуло моральные рамки допустимого в неопределенно – размытое «далёко».
Для Ромки же, с малолетства привыкшего к постоянному присутствию девочек в абсолютно всех закутках детдомовской группы, вплоть до мужской уборной, таковые рамки и вовсе четких очертаний не имели. Лишь бы его не лапали руками и специально не разглядывали.
Короче, так или иначе, сами не понимая почему, оба они вскоре Владу уступили и оказались под одеялом полураздетые. И, кажется, по замыслу Марина, как раз вовремя – уже знакомый голос администратора был слышен у самой двери.
- Короче, - Влад перешел к последним указаниям – тока на тебя вся надежда! Делай с ним что хочешь, только чтоб похоже было... Ну, ты поняла.
Влад в последний раз окинул взглядом «влюбленную» парочку, показал Ромке кулак для профилактики и шмыгнул под кровать, не забыв прихватить с собой бутылку.
По хозяйски привычно Валеев толкнул дверь.
- Ну, что? – выговорил, стараясь, чтоб его пьяный язык не очень заплетался.
В номер вошла целая делегация, кроме администратора и воспитателя здесь были и уже знакомые Маше ребята, видимо, прихваченные в качестве свидетелей.
Маша натянула одеяло до подбородка, Славинский повернулся на бок, чтобы еще больше от нее отодвинуться. Если б с его стороны не было стены, он бы, наверное, сбежал.
Старший воспитатель кашлянул в кулак и прошел ближе к кровати. Администратор, конечно, был явно пьян, но с другой стороны, он прав - моральный облик подопечных контролировать его святая обязанность.
- Извините, ребята, но я должен...
Артем подбежал и рывком содрал с лежавших одеяло
- Видал?!
Петр Андреевич смущенно отвернулся, наткнувшись взглядом на обнаженную Машину грудь.
- Ну, это вы уж...
- А ты смотри, смотри! За гомосекс в группе Санек тебя первого взгреет!
- К... к-какой гомо... э... – воспитатель недоуменно повернулся к Артему.
- Этот самый! – Валеев с ухмылкой глянул на кровать и... посмотрел еще раз, и, наконец, просто уставился не мигая, как бы желая убедиться, что увиденное не мерещится ему по пьяни.
Злобно обернулся к музыкантам. Те отступили к двери от греха подальше – «горячая» рука администратора по опыту была слишком тяжелой...
Петр Андреевич выдернул у него из рук одеяло и прикрыл им Ромку с Машей, стараясь не смотреть.
- А... Где Марин? – Артем не хотел мириться с поражением.
- Ну, все! Хватит уже! – Воспитатель посуровел, обернулся к ребятам – Марш отсюда! А Вам пить надо меньше! И я тоже, старый дурак, нашел кому верить. Ну, думаю, не может же быть, чтоб он до чертиков-то допился...
- Да я....
- Вот это вы Панину будете объяснять, что вы! Развели тут...
Воспитатель поджал губы и, недоговорив, вышел из номера.
Артем в последний раз бросил на Ромку испепеляющий взгляд. Сжал кулак
- Вот вы где у меня будете! Понял?! Вот где!
* * * * * * * * * * *
Панин открыл глаза. Голова трещала, словно резиновый мячик под железным катком асфальтоукладчика. Мучил сушняк, а изо рта шел такой духан, что птицефабрика и рядом не валялась.
Абстенюга...
Панин мужественно собрал силы и вложил их в тяжелый бросок за бутылкой. Промахнулся. Рухнул с кровати, так и не дотянувшись до столика. Застонал, пытаясь подняться.
Непочатая бутылка армянского нахально глядела со стола на его мучения и манила своими бесстыжими формами.
- Сука, - выругался Сан Саныч и повторил попытку овладеть чертовкой.
Телефон, этот маленький злобный монстр, не переставая дребезжал в соседней комнате, действуя на и без того оголенные нервы.
- Б***, пидарюги е**ные, - высказал Саша свое мнение, не то по поводу звонивших, не то по поводу жизни в целом, вскочил, хапнул коньяк и, шатаясь, прошлепал в гостиную.
- Але?! – недовольно рявкнул в трубку.
- Протрезвел уже? – весело осведомился из трубки голос закадычного дружка Игорехи Распутина.
Ну, б***, если он только это спросить звонил…
- Саш? Але, Саш, ты слушаешь?
- Ну? – не слишком доброжелательно отозвался Панин, между делом откупоривая коньяк.
Нет, ну, что за жизнь, а? Похмелиться по-человечески не дадут хорошему человеку.
- Санек, ты лучше трезвей быстрей. Там у твоих проблемы, я толком не понял, но Рагозин контракт порвал. Ты слушаешь?
- Сука, - сказал Панин, хлебнул из горлышка живительной влаги и сразу обрел способность мыслить – Что?! Как порвал?!
- Валеев звонил, их назад завернули, он твоих указаний ждет.
- Как завернули?! Почему?!
Валеев с группой подростков отрабатывал оригинальную программу, нечто среднее между мюзиклом и вполне сносным шоу. В столице, конечно, на это вряд ли кто пойдет, а вот в провинции, полноценными развлечениями обделенной, программа шла на ура, гастрольный тур принес уже вполне ощутимую прибыль (не настолько, чтоб покрывать Сашины запросы, но все же), заключили несколько отличнейших контрактов, и вдруг… Как обухом по голове. Рагозин человек авторитетный и уважаемый, если он порвал контракт, и другие могут подумать, что есть серьезные причины с ними не работать. Черт! В какой жопе он может оказаться…
- Саш, ты слушаешь? – позвал в трубке Игорь.
- Ну?
- С наркотой их там вроде заловили…
- Что?!
Размер предполагаемой жопы моментально увеличился в несколько раз…
Шел шестой месяц со дня назначения молодого проходимца Панина на должность генерального директора агентства по реализации юношеского подросткового творчества. Точнее сказать, он сам себя на эту должность и назначил. А если еще точнее, то и идею состряпать такой коллективчик подкинул тоже он. Причем так ловко, что там, на соответствующем верху, были свято убеждены, что затеяли нужное и благородное дело, а главное, доверили его в достойные руки. В наше-то время, когда «там на верху» уже с жиру бесятся, не зная, какой – такой проект бы еще придумать на головы законопослушных сограждан, да это ж просто полным идиотом надо быть, чтобы не подсуетиться. А Панин идиотом не был. Напротив, в свои без малого двадцать пять он уже имел за плечами достаточно богатый опыт, позволявший ему быстро и точно ориентироваться в жизни. Вот как, например, организуются все остальные модельные агентства, по совместительству (или в основном, это уж кому как повезет) промышляющие секс - обслуживанием? Правильно – на собственные средства его организаторов, либо на кредиты, которые тоже надо будет возвращать. Панин же пошел другим путем, потому как в средствах был существенно ограничен. Свои чисто коммерческие (и не совсем законные) вожделения он ловко завуалировал под заботу о несчастном молодом поколении, которое творческих способностей имеет в избытке, но не имеет возможностей их реализовать. Откопав на обочине жизни спивающегося композитора с маломальским именем, Александр состряпал на скорую руку соответствующий проект и пролез с ним на самые что на есть верха. К слову сказать, путь его был тернист и, мягко говоря, не совсем приличен, но оно того стоило – в результате он получил почти ГОСУДАРСТВЕННУЮ экспериментальную программу. А это ж просто золотая жила! Тут тебе и дотации на развитие, и всевозможные вспоможения на нужды подростков из неблагополучных семей и детей сирот, для блага которых, якобы, это дело и создавалось, и ссуды на приобретение музыкальных инструментов и прочего хлама для их талантов. И все это деньги, деньги, деньги! В его родной карман, между прочим.
Но главное – самое главное! – этим государственным проектом Панин ловко прикрыл свое основное прибыльное, но явно незаконное дельце. То есть ты уже не просто сутенер, ты генеральный директор! И ребята у тебя не... кх... звучало-то как неблаговидно... А теперь они у тебя, оказывается, творчеством занимаются! Вот кто спросит – чем это, дескать, у Панина пацаны занимаются? А творчеством! Во как!
Да если б только в «молодежном» комитете знали, какими на самом деле «талантами» блещет набранное им «подрастающее поколение», и как он это поколение, прости Господи, использует...
Одно хреново. Государство просто так ничего не дает. Дав копейку, оно тебя сто раз на дню проверит, и не только куда ты эту копейку дел, но и все остальное, вплоть до твоей личной жизни. Вот для этого-то и нужен был ему такой «показной» и абсолютно «чистенький» коллективчик, где ребята на самом деле выдавали какое – никакое творчество и пребывали в полном святом неведении относительно всего остального. Под этот коллективчик Панин отчитывался, этим коллективчиком и прикрывался. Конечно, настанет день, когда с осточертевшим ярмом госконтроля будет покончено, да и промышлять он будет кое-чем посолиднее (планы Панин строил грандиозные), но пока приходилось покрутиться… И вот сейчас… Да если до соответствующей инстанции только дойдут слухи, что у него кто-то замечен с наркотой… Тут такой шмон начнется, всем чертям, а не только ему тошно станет. Черт, да они ж тогда такое отроют… лет так на десять с конфискацией. То есть это уже не жопа. Это уже полный пидрец…
Панин еще отпил «пятизвездочного» и нервно закурил.
- Саш, ты бы съездил. Поговори с Рагозиным, может можно еще…
- А кого с наркотой взяли, говоришь? – перебил его Саша.
- Ну, ты так особо не паникуй. Это дело вроде на тормозах спустили. Рагозин только бабки требует…
- Кого взяли?! – заорал Панин. – Я ему, сука...
- Марина, - поспешно признался Игорь и затараторил – Ты не кипятись, ну, вышвырнешь его и делов-то…
- Да на х** я его видал с его вые**нами!
- Саш, Саш, ты только не кипятись. Все пучком будет. Ты, главное, съезди туда сам. Там непонятки у них какие-то...
- Твою мать!!!
Панин грохнул недопитую бутылку на стол и нервно сопя пошел одеваться.
Продолжение следует _________________ Не говорите мне, что делать, и я не скажу, куда вам идти.
Димка, тебя читать больно - до рези в глазах. А уж жить так...
Смайликов не хватает, как всегда.
Как там Вика с Илюшей? Как Гошка? _________________ "Я стараюсь меньше лгать, больше злиться."
Добавлено: Вт Дек 11, 2007 2:15 am Заголовок сообщения:
НА ТЕМНОЙ СТОРОНЕ ЛУНЫ (продолжение)
С этого, кажется, все и началось. Вот спроси его раньше:
- Кто такой Славинский?
Не вспомнил бы сразу. Он попросту его не замечал. Ну, играет ангела у него в мюзикле. Поет неплохо, на скрипке играет, кажется... Так, пацан как пацан, гений провинциального розлива, много у него тут таких. Чуть талантливей других, пожалуй, иначе на ангела его бы не поставили. А в остальном... Черт его знает, кто он такой. Его никогда это не интересовало. Все они просто рабочие лошадки. Ты кидаешь им корм, пока они тянут свою лямку, бьешь хлыстом, когда упрямятся, и обращаешь на них внимание только тогда, когда кто-то из них начинает создавать тебе проблемы.
В первый раз Саша заметил Ромкино существование, когда его выдернули посреди ночи из теплой пастели телефонным звонком и сообщили о драке в «показной» музыкальной группе.
Проблема была в Славинском. Тщетно напрягая сонные и не совсем трезвые извилины, Саша пытался идентифицировать кого-нибудь с этой фамилией, но память отказывалась выдавать информацию. Возможно потому, что информации просто не было – они все были для него на одно лицо. Надо Кравцова там ночевать заставить, он, кажется, этого сученка ему подкинул – вот все, что он подумал тогда. С раздражением, естественно.
А с парнем этим было что-то не так. В столовой суп опрокидывали именно на него, били с незавидной регулярностью тоже его, причем круглосуточно, и ночью и днем на репетициях. Но вникать во все это Саша не хотел. Вышвырнул бы его и забыл, да Кравцов, зараза, специально под него партитуру расписал. Заменить другим было проблематично, дела вроде пошли в гору с этим мюзиклом, так что пришлось ограничиваться общей вздрючкой и угрозами отправить «в такую дыру, что зона раем казаться будет», что, впрочем, помогало мало.
И вот этот случай.
* * * * * * * * * * *
- Саш, да вот те крест, шмонал я их перед поездкой! – Артем навалился на стол, правую руку для пущей убедительности прижал к груди. – Ни х*** такого не было! Да я сам ох***, когда потом увидел! Ну, ты же сам знаешь, откуда к тебе этого Марина притащили. Да ты у него не только ширево, ты что угодно у него найдешь! Вот точно тебе говорю! Где он его прятал – х*** его знает. Потом сумку открыли, смотрю – лежит. В бумажки так мелкими дозами завернуто. Пацанам, что ли, он его продавал? Ребята, конечно, не сознается никто. Но факт – у него в сумке нашли. Не досмотрел, прости, ну, не повторится больше. Ты же меня знаешь, Саш! Убью сученка...
- Тёма, мне оправдания твои на х*** не обосрались. – Панин был раздражен, говорил с нескрываемой злостью. - Мне не нужны такие проблемы, понимаешь? И ты мне на х** не обосрался, если у тебя в группе такая х**ня завелась, а ты, бля, стоишь тут и ручками мне разводишь!
- Да не повторится больше, Саш, я же тебе говорю. Я их, бля...
- Не, ну он правильно говорит, - Игорек поелозил в мягком кожаном кресле, усаживаясь поудобнее, - от этих говнодавов всего ожидать можно. Что теперь, ты нас из-за них выгонять будешь?
- Ну, не повторится больше, Саш, говорю же, не повторится! – ударил себя в грудь взбодренный поддержкой Валеев.
- Тём, я потерял из-за тебя...
- А я давно тебе говорил – гнать их к чертовой матери, не хочешь нормально работать – пшел на х*** отсюда! Ты же все «кто работать будет, кто работать будет». Послушал бы меня – не было бы ни таких проблем, и не потерял бы ничего! Но ты ж у нас начальник, твою мать, ты же все по своему решаешь! Ну, так и не х*** на меня бочку катить! Марина давно гнать надо было – ты меня не слушал, вот теперь сам себе и предъявляй!
Артем закончил обвинительную речь и с видом обиженного праведника плюхнулся на стул.
- А на х*** ты мне тогда тут нужен, ты не знаешь? Одного гнать, другого гнать, а на «демона» я тебя поставлю?! Не можешь мне порядок обеспечить, иди пивом в ларек торгуй!
- А ты не ори на меня! – Валеев опять вскочил – У тебя полгруппы наркоманы! Ты не знал?! Марин – уголовник, ворюга! Чуть отвернешься, смотришь – опять в чужую сумку полез! Да ладно бы воровал! Саша, он же на кулаки всех подряд тут ставит! Вот, посмотри! Нет, ты смотри, смотри! Он мне чуть нос не сломал! С Славинским его засек. В комитете еще про гомосекс узнают, вспомнишь тогда, что я тебя предупреждал. Вот при всех тебя предупреждаю, не вали на меня потом, когда тебе из комитета будут предъявлять.
- А ты предлагаешь разогнать всех?! Ну, давай разгоним! Давай, всех возьмем и разгоним!
- Нет, давай в жопу их целовать начнем!
- Да на х*** бы мне нужен этот геморрой, Тёма? Ты мне должен работу обеспечить! Понимаешь?! Ты! И если ты не справляешься...
- Кх, - подал голос скромно молчавший до этого старший воспитатель – Александр Александрович, мне кажется, нельзя так отмахиваться от проблемы. Мало внимания уделяется собственно воспитательному процессу! Ребята в группе сложные, а вы практически все пускаете на самотек, потому что...
Панин с силой провел ладонями по лицу – тьфу, ты, господи, про пердуна старого забыл. Вылез тут со своим воспитанием...
Слова «мораль» и «воспитание» давно уже не вызывали у Сан Саныча ничего кроме раздражения. Что же касалось ребят, то ничего кроме их работоспособности и дисциплины Панина вообще не интересовало.
- Так вот вы и воспитывайте, Петр Андреевич! Воспитывайте! Я разве против? Идите и воспитывайте! Для этого вы тут и сидите, черт вас возьми!
Воспитатель снова неуверенно кашлянул и поднялся
- Идите, идите! – подтвердил Саша и демонстративно от него отвернулся.
Петр Андреевич качнул головой, пожал плечами, но спорить с начальством не рискнул и почел за благо подчиниться. Потом с ним поговорю, - подумал себе в утешение, - когда успокоится.
Его проводили молчанием.
- Черт... – Валеев обжегся, прикуривая, и подул на палец.
- Тем, а говорят, ты с ним спишь? – спросил вдруг долговязый Лютиков, неуклюже пытаясь шуткой разрядить напряжение.
- С кем??? – изображая удивление, Артем вытаращил глаза так, что, казалось, они сейчас вывернутся наизнанку.
- С бегемотом из зоопарка, - ухмыльнулся Панин – с Славинским твоим, с кем же еще.
- Ну, знаешь... – Артем изобразил обиду – За такой базар, между прочим...
Мужики рассмеялись.
- Да я б его хоть сейчас вышвырнул, сам же не даешь! – Валеев слегка покраснел.
- Ладно, - Панин почесал под носом, - замену ему найди и можешь выгонять. С Рагозиным что-то решать надо. Есть идеи?
- Слушай, может Славинского как раз под него подложить? Как он в койке, ничего? – Подмигнул Игорь и снова расхохотался.
- Не знаю я, как он в койке! – Артем начинал злиться – Это как раз по твоей части, какие они в койке!
- А что, мужики, это идея. Саш, ты как? – Киреев подсел к директору поближе.
Панин неопределенно дернул плечами. Не факт, что это поможет. Нет, о том, что все в этом мире делается через постель, не знать мог разве только пребывающий в наивной святости Петр Андреевич. Другое дело с Рагозиным как бы не пролететь, его ориентация могла оказаться строго традиционной. Славинский - парень, конечно, симпатичный и «незаезженный», но черт его знает...
- Я тоже предлагаю подумать, - Валеев бросил взгляд на скалившихся в улыбке мужиков, - Я серьезно! Хоть какой-то толк с него будет.
- Тебе виднее, - поддел его Игорь – на счет толка.
- Что ж ты, Темочка, мальчика своего не жалеешь? – продолжались подколки – Или не его очередь тебе сегодня минет делать?
Панин раздраженно поморщился:
- Тут сидим в дерьме по уши, а вам бы залупаться только.
- Так и я говорю, - Артем опустил наконец-то свой зад на стул – Ублажать надо как-то Рагозина. Бабок ему сунуть – не прокатит, у него своих куры не клюют. А так... Патахонцев почему, думаешь, у него в любимчиках? Пацанов он ему отсылает. И как что приличное – так ему, Патахонцеву.
- Что, кроме как жопой Рагозина ублажить нечем? – Панин недовольно оглядел администраторов.
- Ну, если ты придумаешь, чем...
Саша хлопнул ладонью по столу
- Да жопой думаете! Жопой работаете! Все через жопу! И в жопе мы все и окажемся!
- Ну, ладно, ладно, что ты завелся? – Игорь сразу стал серьезным. – Подожди, обмозгуем...
- А с Мариным-то ты что решил? – подал голос Артем
- Да к чертовой матери твоего Марина!!!
Валеев удовлетворенно кивнул. Чего он, собственно, и добивался...
* * * * * *
Генерального дольше ждали, чем он говорил. Пришел холеный, в дорогом костюме, будто только что с модного журнала, кинул зад на диван, ни на кого не глядя, и произнес безо всяких эмоций:
- Марин свободен, остальные работаем.
Хозяин жизни, блин...
Ребята сидели, опустив головы. Хотя к ним претензий вроде бы не было, генерального все равно побаивались.
Влад встал, молча начал протискиваться между стеной и сидевшим рядом Ромкой.
- За что его? – Славинский тоже встал. – Он не при чем. Это не его...
Марин тронул его за руку
- Не надо, Ром.
- Подожди! Не его это! Ну, пожалуйста!
- Папы Римского? – Панин наконец удостоил его взглядом.
- Нет. Это... – Ромка умолк в нерешительности. Сказать, что подкинули? Смешно и глупо, никто не поверит. Все Тёму слушают. А Влад... Прости, выхода у меня другого нет...
- Это моё.
Вскинули головы, как от выстрела.
- Твоё? – Панин переспросил, Валеев усмехнулся:
- Кому ты веришь? Дружка своего выгораживает.
- Это правда моё.
Тишина. Переваривают.
- Ты е*** в натуре? – Влад тряхнул за руку. – Ром, кончай, не дури.
- Твое, говоришь? – Панин смотрит безразлично – Ладно. Оформляем изъятие и в ментовку. Подтвердишь, что твое?
- Подтвержу.
Ромка опустил голову. Этот сдаст. И тогда... Лучше не думать.
- Саш, да он дружка своего выгораживает, понятно же, господи. – Валеев смеется. Натянуто, не в его планах такой поворот.
- Оформляй, - кивает Панин, придвигаясь ближе к столу.
Марин цепким взглядом окидывает присутствующих.
- Не его это, он врет.
- А чьё? – Сан Санычу явно безразличен ответ. Ему все равно, кого наказывать.
- Моё.
- Неправда! Не его это!
- Ты дурак? – Марин разворачивает Ромку к себе лицом.
- Это ты дурак!
- Эй, я вам, случайно, не мешаю? – Панин останавливает перебранку. И уже зло и жестко – Всё! Хватит! Марин свободен, я сказал!
- Он не виноват! Не его это!
- Всё, я сказал!
- Это моё! Моё, правда!
- Ха, пидор – наркоман... – Музыкант Сазонов говорит вполголоса, но в минутной паузе это слышат все.
- А чё? – Сазонов крутит головой, лепеча оправдания – Он же психованный все время, может, правда колется...
- Точно, - Раевич поддакивает – он постояк в психе. Точно наркоман.
- Так, тихо! – Валеев перебивает начинающийся общий ропот – Саш, ну мы уже знаем, сумка Марина, наркотики Марина, что еще? Салажат будешь слушать?
- Это не Марина, это моё!
- Да врет он!
- Ни фига не врет! Наркоман педрила! Давно понятно!
- Так, я не понял, что еще за пререкания?! - жесткий окрик генерального водворяет на минуту тишину. – Я десять раз должен повторять?!
- Тогда я тоже уйду! – Славинский отталкивается от стола, но ему загораживает дорогу Валеев
- Куда собрался? Тебя не отпускали!
- Это моя сумка! Моя! Его выгоните, я тоже уйду!
- Да пусть валит! Одним педрилой меньше будет! – общий гвалт заглушает его слова.
- Уберите пидара!
- Тихо!!! – Панин вскочил, с силой хряпнув по столу ладонью – Что еще за базары?! Кто-то чем-то недоволен?!
- А чё, если мне противно, я виноват? – пробурчал Сазонов.
- Что тебе противно?
- Ну, что он... это...
- Собирай вещи и на выход! – Панин оглядел притихших музыкантов – Кому еще тут что-то противно? Нет таких?
Ребята потупились.
- Значит так! Кому что-то не нравится – пошли к чертовой матери! И повторять десять раз я не буду! Марин, ты еще здесь?
Влад, сплюнув сквозь зубы, направился к двери.
- Да пошел ты...
- Я тоже уйду! – Славинский пытается обойти Артема, но тот толкает его на стул
- Сидеть, я сказал!
Ромка упав тут же вскакивает
- Пусти! Я все равно уйду!
Его хватает Панин, грубо разворачивает.
- Будешь дергаться, я сейчас сдам вас обоих в каталажку, там вас быстро утихомирят. Сам на нарах сгниешь и дружок твой с тобой вместе. Устроит?
Ромка открыл рот, но ничего не сказав, опустил голову.
- Дошло? Вот так лучше. – Сан Саныч убрал руку. – Все, иди работай.
Славинский не двигался.
- Еще не дошло? – Панин слегка наклонил голову, уперся в него глазами – Будешь мне концерты устраивать, мне твоего Марина на нары сплавить недолго. С зоны его взял, на зону и отправлю! Все понял?
Рома поднял на него чистые голубые глаза
- Ты пожалеешь. Ты... Сам все это почувствуешь!
И прежде чем Панин рассмеялся, ушел прочь, стиснув зубы.
* * * * * * * * * * *
Зал взорвался аплодисментами, едва послышались первые знакомые аккорды. Музыканты молотили пальцами по клавиатуре, дрыгались в такт музыке, старательно изображая игру.
- Славинский! На выход! Где Славинский?
Рома неспешно подходил к сцене. Без Влада все валилось из рук, мир будто рассыпался на тысячу мелких осколков.
- Славинский! Где тебя носит?! Быстрее!
Он шагнул на сцену, будто в холодную воду нырнул. Зал взревел тысячей девчоночьих голосов, заколыхался, словно море в непогоду.
Они от всего визжат. Вот кого угодно на сцену выпусти, они визжать будут.
- Всем привет!
Новый взрыв безумного восторга, крики, визг, протянутые к нему руки.
Он стоял, сжимая микрофон побелевшими пальцами, смотрел на беснующуюся толпу и ничего, кроме ненависти и страха, не было в его глазах. Его собственный голос на записи пропел уже первую часть арии, а он не сделал ни единого движения, даже рот не открывал для приличия. Они этого не замечали. Им было все равно. Главное, красивый мальчик стоит перед ними на сцене, и под эту нежную мелодию можно на него смотреть, можно мечтать о чем угодно, можно делать с ним, что угодно в своих мыслях.
Он знал, что они чувствуют. Он знал, чего они хотят. Все их желания, словно огромный пчелиный рой, устремились на сцену, и как бы облепили его со всех сторон. Их желания его душили, тошнота подкатывалась к горлу, кружилась голова. Он хотел только одного – уйти. Уйти от этих похотливых глаз, от протянутых к нему рук, от визжащей в экстазе безумной толпы. Но идти ему было некуда.
Сосредоточиться. На движениях, на словах, которые нужно произносить, на взмывающей под потолок трапеции. На скрипке, наконец. Звук идет в записи, конечно, но кто мешает ему играть на самом деле? Скрипка тонкий инструмент, здесь все на слух. А играть в полете... Но не смотреть же ему на этих, надо отвлечься.
Ничего, скоро кончится. Еще немного...
Спектакль подходил к концу, когда неожиданно в зале погас свет. Музыка смолкла и через минуту стало ясно, электричества нет во всем здании.
Приглушенный мат работников сцены, возмущенный вой девчонок, которых лишили возможности созерцать предмет своих вожделений, Панин что-то кричит, но его голос тонет во всем этом гомоне.
Музыканты за его спиной тревожно вглядываются в темноту. Они не чувствуют зал, как Славинский, но все нарастающий гул, свист и крики заставляют подумать о бегстве.
Господи, что это? Откуда смех? Почему он не может пошевелиться? Он привязан? Руки стягивает веревка, больно врезаясь в запястья. Пошевелив пальцами, Рома нащупывает металлическую дужку кровати... Кровать? Но это же не сейчас, это из той, из прошлой жизни... Он с силой трясет головой, стараясь прогнать кошмар. Навязчивый призрак детства отлетает, но реальность не приносит облегчения.
Там, всего в нескольких метрах от него живое бушующее море вот-вот хлынет на сцену, втаптывая в пол и давя друг друга, сметет и растерзает все на своем пути.
Музыканты, побросав инструменты, словно крысы с тонущего корабля, улепетывают со сцены, спотыкаясь в темноте. Где-то за спиной матерится генеральный, но его никто не слышит. Некому. Кроме него и Славинского на сцене никого больше нет.
А впереди... Еще несколько секунд, и истеричная стихия проглотит его в своем водовороте. Бежать... Бежать! Скорее!
Ноги не слушаются, они словно приросли к полу. Не может кричать – нет голоса. Пальцы, словно приклеенные, все еще сжимают умолкнувший микрофон.
Нет, это не микрофон, это его собственная кровать, к которой его привязали, пока он спал. Они обступили его, смеются, перешептываются. Сейчас начнется... Комната почему-то кружится. Он не видит в темноте, но очень хорошо чувствует, как поплыли куда-то их лица. Их чувства и желания смешались, он больше не может их различать. Все куда-то летит, качается...
Нет, это он летит. На пол. Боль от удара приводит его в себя. Бежать! Скорее! Скорее!
В коридоре пусто. Наверное, все уже в автобусе. Скорее!
Он побежал и обо что-то запнулся в темноте. Растянулся на полу. И на секунду почувствовал, будто увидел каким-то неведомым зрением, весь зал, сцену, людей... Там кто-то остался.
Панин? Ну, конечно, Панин. Запнулся о брошенный синтезатор, еще и упавшая декорация его сверху прихлопнула, слегка оглушив...
Ромка вскочил на ноги. Сердце бешено колотилось. Бежать отсюда быстрее! Там уже...
Но... Ни сейчас, ни потом он так и не смог объяснить себе, зачем он это сделал. Казалось бы, у него все причины ненавидеть Панина, да он и ненавидел его. Но сейчас им двигали другие чувства, что-то безотчетное, неосознанное. Он повернулся и в два прыжка вернулся на сцену.
Снова их чувства, желания, злоба нахлынули на него, путая сознание, парализуя волю. Славинский закрыл глаза, тряхнул головой. И... запел во всю мощь своих легких
- А-а-аве Мари-и-и-я...
Стихия замерла на секунду, затем восторженно взревела, но осталась на месте, подарив ему еще пару минут.
Продолжая драть глотку так, что связки едва выдерживали, Ромка обшаривал сцену. Больно стукнулся ногой о край декорации, присел, и перебирая руками по гипсокартону двинулся дальше. Дыхалки не хватало, пение получалось нестройным, прерывистым.
Ну, вот, наконец-то, раскинутые руки генерального. Что дальше? Тащить? Куда? Вряд ли теперь он успеет отсюда уйти.
Это сразу было гиблое дело. Не надо было сюда соваться. Теперь его просто раздавят. Точно раздавят...
Ноги двигались сами, не дожидаясь, когда голова начнет соображать. Руки вцепились в генерального, поволокли эту сытую тушу по полу. Тяжело дыша, Славинский завернул за угол, к узкой металлической лестнице осветителей. Навалил Панина на ступеньки, с силой ударил по щекам. Еще и еще раз.
Сан Саныч застонал и открыл глаза.
- Пойдем! – потащил Ромка за руку. – Быстрее! Ну, быстрее же!
Шатаясь и держась за голову, Панин полез наверх, к прожекторам. Ромка бежал впереди, все время оглядываясь.
Еще ступенька, еще одна... Славинский практически рухнул, оказавшись на ровной площадке. Все! Успел! Успел...
* * * * * * * * * * *
Родное женское общежитие №8 встретило её гробовой тишиной. Толи обитательницы дрыхли после очередной попойки, толи попросту покинули родное гнездо в поисках опохмела, но пока Маша шла по длинному узкому коридору в свою комнату, ей не встретилось ни души.
Неужели можно будет посидеть одной? – мелькнула робкая надежда. Но едва она открыла дверь и напоролась на винные пары и табачный дым, сразу поняла, что надежде этой не дано осуществиться. Размахивая эту гремучую смесь в воздухе руками, она осторожно, чтобы не разбудить соседок, прошла к своей кровати. По полу были разбросаны пустые бутылки из-под дешевой бормотухи и консервные банки с кучей окурков. Оставалось только удивляться, как три девушки, мирно спящие теперь в шестиметровой комнатенке, могли столько выпить и выкурить за одну только ночь? Но Маша не удивилась, привыкла.
Одну из бутылок, возле своей кровати, она не заметила. Наступила на нее, и та загрохотала, звякнула о железную ножку.
- Кого черт принес? – сонно прошипела грубоватая Марина – Ходишь, как слониха!
Черноволосая Зуля Хакимова подняла голову, увидела Машу, протерла глаза и села на кровати. Зевнула.
- Манька вернулась. Где была-то?
- Да на спектакле она была, - ответила за нее Марина – Вон Светке магнитофон свой впарила, что б ее тетка в ДК провела.
- Что, два дня?
- День спектакль смотрела, второй с артистами е*лась, - Марина потянулась и перевернулась на другой бок.
- Тихо вы! – прикрикнула только что упомянутая Светка, рослая девица с совершенно невзрачным лицом.
- Манька вернулась, - пояснила причину шума Хакимова.
- Да мне хоть черт с горы. Я спать хочу!
- Ты правда там была два дня? – Хакимова перешла на шепот.
- Я там девчонку одну встретила, пошли потом к ней, посидели, - соврала Маша.
- Да врет она! – объявила разбуженная Светка – тетка вчера говорила, видела ее с этим... Ну, который ангела играет.
Хакимова ахнула, подсела ближе к Маше
- Чё, правда? Ты была с «ангелом», да?
Маша неохотно кивнула.
- А что вы делали?
- Да трахнул он ее, что еще-то. – предположила зловредная Светка.
Хакимова снова ахнула, в глазах отразился неподдельный интерес.
- Да? Маш, ну, скажи, да? Он тебя того? Ой, девки!
- Да ничего не того! Мы просто поговорили и все.
- Ой, не п**ди! Так он и будет просто так трепаться, - усмехнулась Светка, - трахали ее там два дня всем табором, как пить дать.
- А ангелочек? Ой, девочки, а ангелочек? – не унималась Зуля.
- А он чё, рыжий что ли? Он пришел, смотрит, телка к нему приперлась. Ну, он сначала сам ее того, потом своим свистнул, они ее тоже по разу. Да, Маня? – Светка, не дожидаясь ответа, хлопнула себя по ляжке. – Так все и было! Она просто говорить не хочет. Мне тетка все рассказала.
Марина с Зульфией потянулись за сигаретами. Маша улеглась на кровать, отвернулась к стене. Спорить бесполезно, она знала по опыту.
Уже часам к двум вся общага гудела, как встревоженный улей.
- Слышали? Машка из 14 комнаты была вчера на спектакле, так ее там два дня трахали!
- Какой ужас!
- Слышали? Машку из 14 комнаты на спектакле ангел чуть до смерти не затрахал. Потом другие все ее два дня е***.
- Ни фига себе!
- Слышали? Машку из 14 комнаты...
Версии нарастали, как снежный ком, одна другой краше. Девчонки ахали, страшно выпучивали глаза, хватались за сердце:
- Да ты что?!
И трезвонили новость дальше, уже в своей собственной интерпретации.
Тем временем героиня переполоха дремала на своей кровати, и не подозревая, какая в связи со всем этим «райская» жизнь ожидает ее в ближайшие две недели...
* * * * * * * * * * *
Было темно и тихо. Лишь лунный свет сквозь незашторенное окно вырисовывал на полу яркий квадрат. Ромка сидел на кровати, не раздеваясь. Спать не хотелось. Марин, предмет всех его мыслей, был где-то далеко, и хоть они и договорились встретиться в Москве, на душе было тоскливо.
Одиночество – это ведь не когда ты просто один, и тебе нужно, что бы хоть кто-нибудь был рядом и в тебе нуждался – пусть даже кошка. Одиночество – это когда тебе нужно, что бы чья-то душа потянулась к тебе не по необходимости, а по своему свободному выбору. Чтобы нужен был ты, именно ты, чтобы тебя выбрали, тебя полюбили. Можно быть в окружении множества людей, и быть одиноким. Ты нужен этим людям, потому что они от тебя в чем-то зависят, но на тебя им всем наплевать. Что ты чувствуешь, какой ты, им все равно. Иногда они претворяются, что заботятся о тебе, но чаще откровенно безразличны. Ты рад, что больше тебя не бьют, и тебе не нужно больше часами прятаться от людей, забившись в угол под кроватью. Тебя вовремя кормят, у тебя есть нормальная одежда. Но тебе все равно жутко пусто и холодно. И когда рядом появляется кто-то, кто не просто нуждается в тебе из-за чего-то, а просто так, ради тебя самого, то ты, привыкший к холоду безразличия в это сперва и не веришь. А когда тебя вдруг пытаются понять, проявляют какие-то чувства к тому, что ты говоришь – это уже за пределами реальности, потому что так не бывает... Ты просто обалдеваешь и все. И появляется мысль, потрясающая своей нереальностью – у тебя есть друг. И ты понимаешь – он тебе нужен. Нужен больше, чем тарелка супа в обед или теплая куртка, хотя раньше это было пределом твоих мечтаний. И ни за что на свете твоя душа не хочет его отдавать.
Но тебя никто не понимает. Будто вы говорите на разных языках. Одни и те же слова имеют разное значение для тебя и для людей. Ты говоришь – я его люблю. А они падают со смеху, тычут в тебя пальцами и смеются над тобой и твоим другом. Ты что-то пытаешься объяснить, но разное значение слов снова подводит тебя, ты становишься посмешищем, предметом пошлых шуток. Тебе обидно, обидно до слез, но... Здесь нельзя плакать. Здесь нужно молчать, не показывать своих чувств, потому что если ты что-то чувствуешь, тебя будут считать слабым. Но не можешь же ты все время молчать! Все время ходить, нацепив на себя непроницаемую маску. Где-то ты должен быть собой. И твой друг – это такой островок, где ты просто живой. Ты просто живешь там, на этом островке. И если его нет рядом – ты как будто умер. И поэтому ты побежишь за ним куда угодно и будешь делать что угодно, что бы он у тебя просто был...
Мысли проносились в голове, путались и съеживались в одно большое чувство – тоску.
Он не заметил, как вошел администратор. Не услышал.
Валеев не стал включать свет. Ромкин силуэт и так хорошо вырисовывался на фоне освещенного луной окна. Артем тихо приблизился к кровати.
Ромка почувствовал его присутствие, когда он был уже совсем рядом. Не увидел, а именно почувствовал. Чьи-то чуждые ему желания словно мухи закружили вокруг. Рома обернулся.
- Не спишь? – администратор заговорил шепотом, Ромка сравнил бы этот голос с шипением змеи.
- Что надо? – вопрос был лишним. Он и так знал, что надо Тёме. Он чувствовал это очень хорошо.
- А поласковей? – Артем присел на кровать.
Славинский промолчал, отвернулся.
- Со мной дружить надо, Ромочка, - вновь зашипел Валеев. – Будешь ко мне хорошо, и я буду к тебе хорошо. И нам обоим будет хорошо.
И он засмеялся своим противным вкрадчивым смехом. Положил Ромке руку на голову, провел по волосам
- Ромочка... глупенький ты еще...
Рука прошуршала по спине, погуляла по ягодицам, вернулась обратно и легла на плечо. Славинский дернулся, стараясь ее сбросить.
- Но, но! – вкрадчивое шипение сразу сменилось жесткостью. – Слышал, что Панин сказал? Будешь ерепениться, твоего ненаглядного Марина на нары хоть завтра – не проблема.
Ромка опустил голову.
- Так что я тебе говорю, со мной дружить надо, Ромочка. Ты ведь у нас умный парень, все понимаешь, правда?
Рука снова поползла по плечам, по спине, обхватила за талию. Валеев засопел, повалил Ромку на кровать, принялся торопливо срывать рубашку, джинсы...
Его голос постепенно начал удаляться, деформировался в Ромкином сознании, смешался с другими голосами, комната странным образом преобразилась, и Славинский уткнулся лицом не в подушку, а в грязную стену инкубаторского туалета. Кто-то держал его за руки, кто-то пнул по ногам и Ромка полетел на холодный цементный пол. Отовсюду слышался смех, стало тяжело дышать.
- Нет, не надо! – он орал, вырывался, но они все вместе навалились на него, будто хотели раздавить всмятку...
...Тр-р-р, тр-р-р, тр-р-р… - дребезжало что-то возле правого уха.
Панин протянул руку, похлопал ей по тумбочке, в поисках будильника, уронил его на пол и, наконец, вроде бы проснулся.
Тр-р-р, тр-р-р, тр-р-р… - продолжало монотонно звенеть.
Саша провел рукой по заспанному лицу, поднял с пола будильник и, включив ночник, посмотрел на циферблат. Половина третьего ночи.
Тр-р-р, тр-р-р, тр-р-р…
- Да они охренели там совсем, что ли? – он сообразил, наконец, что звонит телефон – Да?!
С минуту слушал, потирая пальцами глаза, потом выругался
- Ты знаешь, который час?! До утра что, не терпит?!
- Саша, он в угол забился, орет что-то... Я не знаю, что делать! К нему подойти нельзя, орет, кусается, покрушил тут все... Скоряк, что ли, вызвать?
- Что?! Какой, к черту... Ты соображаешь, что... Стой там, я сейчас приду!
Черт знает что! Сумасшедшего ему только не хватало. Не дай Бог узнает кто, тут же ему предъявят, Панин эксплуатирует душевнобольных детей. Господи Боже мой, ну за что мне все это?!!!
Схватился руками за голову, посидел с минуту мыча и качаясь, затем вскочил, кинулся одеваться.
- Б***! Твою мать! – натягивая штаны споткнулся о еще не распакованные колонки новой стереосистемы, чуть не упал, затормозил лбом о косяк двери. – Суки е***!
Мотнул головой, прогоняя боль и остатки сна, прошел в ванную, умылся холодной водой. Вроде полегчало...
Когда Валеев сказал, что Славинский устроил в номере погром, Саша и не предполагал, насколько точно он охарактеризовал происшедшее. Стулья были сломаны, стекла в дверцах шкафа разбиты, равно как и зеркало, а по окну проползла огромная трещина. Пастельное белье валялась на полу вперемешку с некоторыми вещами, посреди комнаты – кресло ножками вверх.
Виновник всего этого действительно забился между стеной и шкафом и толи скулил, толи выл, разобрать было невозможно. Рубашка на нем была порвана.
- Чё делать-то, Саш? – Артем встретил заполошным вопросом.
Панин прошел к Славинскому, присел на корточки. Ромка вздрогнул, вытаращил на него глаза, полные ужаса и быстро затараторил, тяжело дыша
- Не надо, пожалуйста, не надо, не надо, пожалуйста...
Затем взвыл и заревел в голос, прерывисто всхлипывая
- Не-е-е-е...
- Тихо, тихо! – Саша поспешно отскочил подальше. Парень был совершенно невменяем.
- Ну? – Артем встал рядом.
- Баранки гну!
- Чё делать-то?
- Ты меня спрашиваешь?
- Может, все таки, скоряк вызвать?
Панин молчал, покусывая губы, смотрел на Ромку. Нет, скорую сейчас никак нельзя.
- Ему врач по-любому нужен. Ты посмотри на него.
- Да не зуди ты! Кто еще знает?
- Никто пока. Я тебе первому...
- Никто, это хорошо. – Панин повернулся к Артёму, взял его за пуговицу рубашки. – Значит так, никому ни слова, ждем до утра, если не очухается...
- Что?
- Колеса достать сможешь?
- Колеса?
- Транквилизаторы...
- А-а! Смогу.
- Накачаем, чтоб не орал и вывезем потихоньку.
- Куда?
- В жопу! В Москву, естественно.
- Так может... ну, типа, он потерялся.
- А отчитываться я за него как буду?! Ты голову подключай хоть иногда.
- Скажи, сбежал.
- Тогда я должен тут же заявить, а не уезжать отсюда! Вот приедем в Москву, там, если что...
- Так ты заяви сначала, потом уедем.
Панин постучал кулаком по лбу, махнул рукой, пошел перевернул кресло и сел в него.
- Наличка есть у тебя?
- Есть.
- Заплатишь завтра за все это. Скажешь... Не маленький, сам найдешь что.
- А... этот?
- Этого я в аэропорт повезу. Расплатишься, догонишь.
продолжение следует
А чё Вика? Глазки строит тамошним ординаторам. А так че нового пока не знаю, она мне еще сегодня не звонила. _________________ Не говорите мне, что делать, и я не скажу, куда вам идти.
Добавлено: Ср Дек 12, 2007 12:30 am Заголовок сообщения:
НА ТЕМНОЙ СТОРОНЕ ЛУНЫ (продолжение):
Для Сергея Карелина утро начиналось просто шикарно – снился такой сон, что... И в самый замечательный момент входная дверь взорвалась невыносимой трелью.
Промычав что-то невнятное, Сергей свесил с кровати ноги, тяжело поднялся и оглядел комнату, будто видел ее впервые.
В дверь явно долбили кулаком и пинали ногами.
- Господи, кто ж так ломится? Да иду! Иду!
Поправляя резинку на трусах, доковылял до двери, повернул ручку замка.
Панин влетел в квартиру своим обычным бесцеремонным манером, не тратя себя на «здрасте». Бросил ему штаны
- Одевайся!
-Похмелиться бы… - просительно простонал Карелин.
-Ты здесь зачем? – грубо спросил Панин — Водку жрать?
Сергей пробурчал что-то себе под нос и принялся натягивать брюки, поняв, что сочувствия от Саши он не дождется. И это было в высшей степени несправедливо…
Панин, не трудясь скрыть раздражение, посмотрел на часы.
- Когда вернуться-то успел ?—поинтересовался Карелин
-Ты давай, шевелись!—Александр швырнул ему рубашку и грубо выругался .
- Принесло с утра пораньше... – добродушно проворчал Сергей—Че на людей-то кидаешься?
-Слушай, ты…- Саша поджал губы—Это ты, что ли, человек? Давай быстро одевайся, пьянь подзаборная!
-Но, но ! Ты не очень-то! Не с той ноги, что ли, встал?
-Давай живо!—прервал его возмущения Александр.—Будет он мне тут еще выеживаться! Тоже мне, великий композитор! «Великий композитор» почесал затылок и виновато промямлил
-Слыш, Санек, случилось что ль чего? – Саша, конечно, всегда особой обходительностью не отличался, но сегодня было уже слишком...
Панин хотел было что-то ответить, но только обреченно махнул рукой.
-Ну, извини.—Сергей встал с кровати и поплелся в ванную.
-Давай быстрее!— крикнул вслед Александр—У меня дел по горло!
-Угу,- отозвался великий композитор и оглядываясь на дверь полез рукой за унитаз. Улыбнулся довольно, достал бутылочку вожделенной «полулитры», и торопливо вылакал почти треть. Сел на пол, перевел дух. Жизнь снова начала казаться прекрасной, не смотря на наличие в ней Саши Панина.
Александра Карелин невзлюбил сразу. И не только за то, что похмелиться не давал. Был Панин слишком уж практичен, пер к какой-то намеченной им цели напролом, по головам окружающих. Ни с кем и ни с чем не считался. Мало ли у человека на душе что может быть, живые ведь мы все, не роботы. И музыка, она ведь просто так не родится, тут вдохновение нужно, чувства нужны. Да и ребята эти… Хорошо играют, слов нет, правильно, попадают в ноты тютелька в тютельку. Но не то это все. Не получится из них стоящих музыкантов. Эмоциональности им не хватает, чтоб музыка за душу брала. Не чувствуют они музыку. Вот Славинский – другое дело. Как он играет, м-м-м, как он играет! Только один он и стоит тут чего-то. Так этот ведь его еще и брать не хотел!
Сергей сделал хороший глоток, крякнул и расплылся в блаженной улыбке, предаваясь воспоминаниям…
- Подох ты там, что ли?! – послышался грубый Панинский окрик.
- Да иду! Иду! – морщась, откликнулся Карелин, кряхтя поднялся и открыл кран с холодной водой.- Вот, блядь, зараза…
Наскоро побрился, побрызгал водой себе в лицо, утер капли ладонью. Прополоскал рот и, горестно вздохнув, прибрал «полулитру» на место.
Нет, невозможно так работать. Это же постоянно сиди и дергайся, как бы Панину что не так... А ведь не мальчик уже, слава Богу, да и пьет он на свои, своим талантом заработанные. Ну, какая, к черту, может быть дисциплина в творчестве? Музыка, она… она же МУЗЫКА!
Но разве можно что-то Панину объяснить? Он же никого, кроме себя не слышит. У него ж в глазах, как у дядюшки Скруджа из известного мультика, одни деньги. Сплошной холодный расчет. Только и слышишь «Давай!», «Давай!», словно ты на лесоповале на каком. Все куда-то гонит, все у него аврал какой-то… И все считает, что прибыло, что убыло, за каждую копейку зубами в глотку готов вцепиться, не человек, а ходячий калькулятор, мать его... Нет, если так и дальше пойдет, отделяться надо к чертовой матери. Хотя обеспечение тут хорошее, студия приличная, PR, опять же…
- Поехали! Поехали! – Буквально взашей Панин вытолкал его из квартиры.
- Да что за кипешь такой, можешь ты по-человечески объяснить?
- Тебе – нет. Шевелись, сам увидишь.
Карелин вздохнул и покорно сел в новую авто Александра.
Водил машину Саша так же, как и жил. Обгонял, подрезал. На светофоре, когда все нормальные водилы притормаживали перед красным, Панин наоборот – жал на газ, нередко объезжая впередистоящие машины по тротуару.
Через полчаса этого лихачества на шоссе с Паниным, Сергей наконец сообразил, куда он его везет. На краю Москвы, совершенно можно сказать на отшибе, располагалось мало кому известное клуб – казино «ARBALET», юридически принадлежащее единолично Игорю Распутину, но на самом деле Панин распоряжался всем, что там происходило, пожалуй, больше официального хозяина. Это был основной источник доходов обоих друзей, совместно задуманный, совместно же и созданный.
Отдаленность его от центра, равно как и малоизвестность, нисколько не умаляла его доходность по одной простой причине – заведение изначально было задумано не для широкого круга обывателей, а в основном для «особых» любителей. Здесь было два небольших, но с претензией на роскошь обставленных зала, один общий – попроще, другой – посолиднее - только для своих. Его фишка заключалась в том, что помимо «стандартного набора» развлечений, каковые вам предложат в любом казино, здесь торговали и пикантным товаром – молодыми людьми от четырнадцати до семнадцати. Этот возрастной придел был сугубо приблизительным, всегда для «хорошего человека» мог найтись, как более молодой «друг», так и более взрослый. Поговаривали, Саша сам не отказывал в любви желающим...
Здесь же производились порнофильмы на любой вкус, главного героя которых потом можно было получить живьем в специальной приват – комнате. Часто игра здесь велась на желание или на приз. Недостатка в клиентах не было, расслабиться сюда наведывались и средней руки коммерсанты и так называемые VIP персоны с почтенной сединой на висках. Почти все являлись здесь завсегдатаями, их знали в лицо, их встречали с распростертыми объятиями и улыбками до ушей, они в свою очередь знали хозяев по именам, и могли просто позвонить и поинтересоваться, не предложат ли им сегодня в качестве приза какого-нибудь свеженького красавчика. Но, естественно, об этих особенностях заведения было известно только «своим», получавшим рекомендации от «хороших знакомых».
Панин завернул во двор и притормозил у «черного» входа. Сергей вздохнул
- Ох-хо-хо-о... – и брезгливо поморщившись, прошел следом за Сашей внутрь.
Александр заметил его мину, цинично бросил через плечо:
- Что скривился? Можно подумать ты тут в первый раз.
Сергей благоразумно промолчал. С Паниным он познакомился именно здесь и при очень деликатных обстоятельствах – будучи неодолимо влечен к 12 -13 летним мальчишкам, Карелин пытался купить здесь такового на ночь, но сволочной Панин не давал вывести «товар» из заведения. Это правило являлось обязательным для всех непроверенных клиентов. Поэтому предаваться запретной любви Сергею пришлось «не отходя от кассы», а потом приезжать сюда еще и еще раз, пока они не заключили с Сашей договор о сотрудничестве. Обсудив все подробности договора в очень интимной обстановке, Александр, как истинный джентльмен, убедился на себе самом в полном отсутствии у нового компаньона садистских наклонностей, и только после этого разрешил увозить ребят к нему домой...
В залах было непривычно для этого места тихо. Утренний свет мягко поблескивал на серебристой окантовке барных стоек и столиков для игры, придавая особую прелесть этой фальшивой роскоши. Двое подростков заканчивали уборку, увидев Панина остановились, в разнобой поздоровались. Он не ответил, прошел сразу в «особый» зал, оповещая присутствующих о своем появлении:
- Эй! Есть кто живой? Игорь!
- Не ори, - на встречу вышел Распутин. Он не терял времени даром – в утренние часы, когда для посетителей казино закрыто, он с воодушевлением «доводил до ума» отснятое накануне порно.
- Давай, пошли, у меня времени нет, - кивнул ему Саша, и уже было развернулся, как заметил на красном диване очень симпатичного парнишку с обширным синяком во всю щеку.
- Это еще что? – Панин наклонился, взял парня за подбородок, осмотрел внимательно. – Ты рехнулся?! На хера ты мне товар портишь? Кто его теперь возьмет такого красивого?
Игорь не ответил, подошел к столу, взял пачку «Кэмел».
- Ну, на хера так делать, Игорь? Просил же тебя... – Панин обернулся.
- Да вывел он меня, - Игорь поморщился, прикуривая. – Ублевал мне вчера клиента. Мне же еще платить пришлось.
Панин еще раз окинул паренька взглядом. Симпатичный, неплохие бабки с него снимать можно.
- Да с него одни убытки, - будто прочитав его мысли, отозвался Распутин. – Хотел уже его на порно кинуть, так его только ночью снимать, без света.
Саша удивленно приподнял брови
- У него то попа болит, - объяснил Игорь с усмешкой – то в глотку упирается, блюет сразу.
- О, Господи... – Сергей от таких подробностей схватился за голову.
- Не понял? – Саша был удивлен, и было с чего.
Все эти ребята в недалеком прошлом сами продавали себя на улице любому желающему, лишь бы на хавчик заработать. У него они делали то же самое, только чисто вымытые, хорошо одетые и в чистой комфортной обстановке. Недовольны здесь они были только одним – бухать, нюхать или, упаси Бог, ширяться, им категорически не позволялось. Принципиально. А такую чушь, как больно или тошнит, Саша слышал здесь впервые. Обращаться с клиентами они умели...
- Откуда он у тебя?
- Ляма продал.
Ну, ясно... Панин вернулся к пареньку, посмотрел с любопытством. Красивый парень, жалко упускать такого.
- Как зовут?
Парень насупился и отвернулся.
- С тобой разговаривают! – рявкнул Игорь
- Да погоди ты, - Саша отмахнулся, сел с парнем рядом. – Как зовут, скажешь? Или это военная тайна?
- Дима... – признался тот, опустив голову.
- Ты первый раз, Дима? – Саша говорил на удивление доброжелательно. Распутин хмыкнул и отошел к окну.
- Я... Не буду больше... – проговорил Дима ломающимся баском.
- Чего не будешь?
- Блевать...
Теперь уже и Саша подавился смешком.
- А что всякую гадость в рот тащить нельзя, тебя мама не учила?
Паренек вскинул удивленные глаза.
Саша встал, поискал что-то в комнате.
- Есть «игрушка»?
- А ты ему натурально покажи, - съязвил Игорь.
- Не остри.
Ушел в приват – комнату и вернулся вскоре с черным латексным фаллоимитатором.
- У негра оторвал? – усмехнулся в сторону Игоря. Присел перед Дмитрием на корточки:
- Вот, смотри. Особо не мухлюй, но как вариант сработает. Берешь в руку. Наклоняешься... - продемонстрировал, как это делается. - Работаешь рукой, делаешь вид, что ртом. Возьмет за голову, напрягись. Если что, направляй вбок. Контролируй процесс.
Дима изумленно открыл рот и слегка покраснел. Панин сделал вид, что не заметил.
- На, попробуй. – протянул ему «игрушку», внимательно наблюдая за реакцией.
- Браво! – Игорь заржал – Что значит ветеран порнобизнеса!
- Еще раз фейс ему попортишь, пеняй на себя. – огрызнулся Саша.
- О, какие мы грозные!
- Я сказал, ты услышал.
Дима поднес «игрушку» ко рту, но повторить за Паниным не смог, сдерживая рвотный позыв помчался в уборную.
Саша с многозначительной миной повернулся к Игорю.
- Да что ты с ним возишься? Заставлю я его работать, подожди, недельки две пройдет, как шелковый у меня будет. – заверил тот.
- Ты бы смотрел лучше, за что бабки кидаешь. Сколько ему лет-то хоть, знаешь?
- Шестнадцать почти.
- Шестнадцать... – передразнил Панин, поднялся и пошел за пареньком.
- А ты меня не учи! – крикнул Распутин в спину – Я порно снимал, когда ты еще с девчонками в один горшок писал!
Дима стоял, наклонившись над умывальником. Саша подошел, зачерпнул в руку воды, умыл ему лицо. Достал салфетку, вытер, глядя на его отражение в зеркале. Погладил по спине, слегка помассировал плечи, зашел спереди, продолжая ласкать... Развернул к себе спиной и, приблизившись к уху, прошептал:
- Ты же натурал стопроцентный. Какого черта ты здесь делаешь?
Парень стоял потупившись.
- Деньги нужны? – подсказал Саша.
Дмитрий кивнул.
- И в чем проблема?
Дима пожал плечами и снова уставился в пол.
- Ты вообще-то с мужиками был?
Парень кивнул.
- Врешь.
Дима еще ниже опустил голову.
- Так, давай, быстренько, родители есть?
- Отец.
- Пьет?
Дима помотал головой.
- У Лямы как оказался?
- Он ему денег должен...
- А тобой расплатился?
Дима кивнул.
- Так, ясно. Отпущу, домой вернешься?
- Без него проживу.
Панин убрал руки, хлопнул по плечу, как показалось Диме, ободряюще.
Парень все больше ему нравился. Упрямый. Отметет все к черту, пересилит себя и будет выкарабкиваться в этой грёбаной жизни любой ценой. Можно сидеть в подворотне с флаконом какого-нибудь дешевого спиртосодержащего, пускать сопли о своей несчастной голодной жизни и предательстве близких, а можно перестать себя жалеть и заработать на жизнь, пусть даже собственной задницей.
- На любителя парень, – сообщил Игорю, вернувшись в зал. - Ты сам его хоть опробовал?
- Разумеется.
- Плохо пробовал.
Сергей переминался с ноги на ногу, пока партнеры пререкались, неприязненно оглядывал зал. Ему явно здесь не нравилось. И парня было жалко, Распутин теперь с него три шкуры спустит, чтоб деньги свои обернуть.
- Избавьте меня от ваших подробностей, - скривился, пытаясь уйти от друзей вперед.
- А что тебе не нравится? – Саша прибавил шагу, - Когда они у тебя сосут, нравится, а когда говорят об этом, не нравится?
Сергей засопел, но промолчал. Саша быстро потерял к нему интерес, и уже несся к лестничному проему, ведущему вниз.
Подвальное помещение тоже принадлежало «Арбалету», частично занятое под склад, частично оборудованное под спальные комнаты для «тружеников любви». На случай обнаружения всегда был готов ответ – ребята беспризорные, их приютили здесь исключительно из жалости и сострадания. Милосердие, так сказать...
Рома открыл глаза, огляделся. Он плохо помнил происшедшее накануне. Голова немного гудела, но волновало его не это. Он вдруг оказался в незнакомой обстановке чьей-то чужой комнаты. Несколько кроватей вдоль стены, тумбочки, стол, шкаф... Неужели в интернат вернули? – подумалось сперва. Было очень на то похоже, только окна в комнате были какими-то странными – почти под самым потолком.
Рома сел на кровати, но голова закружилась и пришлось снова лечь. В комнате никого не было и вообще не слышалось никаких звуков, будто все здание было пустым. Славинский закрыл глаза и прислушался. Нет, не ушами, своим внутренним чувством. Никаких признаков присутствия человека, по крайней мере вблизи этой комнаты не было. Странно... Если это интернат, то где все? Может, в столовую ушли или еще куда? В интернате так бывает. Но... Чувства здесь были не те. Ромка не мог понять, что именно было не так.
От напряжения голова заболела сильнее, и Рома оставил это занятие. Повернулся на бок, лицом к стене.
Сколько он еще лежал так, Славинский определить не мог. Наконец кто-то приблизился к двери. Кто-то очень знакомый. У каждого человека есть его личный особенный настрой – его собственное мироощущение. И этот настрой Ромка всегда чувствовал.
В комнату вошел Карелин, Ромка сразу узнал его. Внутренне Сергей был ребенком, как будто застрял сознанием в своих 13 годах, и когда Ромка закрывал глаза рядом с ним, то просто ощущал 13-летнего мальчишку с взрослыми желаниями. Вторым был Панин – гремучая смесь наглости и гордости. Третьего вошедшего он больше узнал по голосу, потому что сталкивался с ним раз или два в жизни – это был Игорь, друг генерального.
- Господи, Ромка! – Сергей рванулся к кровати, но Панин схватил за рукав
- Не ори. Пусть спит.
- Что с ним? – в душе Карелина мелькнуло искреннее беспокойство.
- Это мы у тебя узнать хотели, - Игорь был раздражен – Подкинул нам припадочного!
- Что? – Сергей как будто испугался.
- Были у него припадки раньше? – Александр внешне был холодно спокоен, но в душе нарастала неприязнь.
- Припадки?
- Ну, в псих впадал? В обмороки падал?
- Нет, он... – Сергей вдруг замолчал. Ромка понял, в чем дело. Когда художник Эдуард Петрович препоручил его заботам Карелина, а проще сказать подарил, тот, как и все прочие, пытался навязать ему свою любовь. И, наверное, Сергей был человек хороший, он был не груб и... Но Ромке стало плохо. У него что-то перемыкало в голове, и он уже не понимал, где он и с кем. Все чудился интернат, Додик, все эти... И вот сейчас Сергей об этом вспомнил, но не хотел говорить. Соврал вместо этого – Он грозы боится...
Хотя это тоже было правдой.
Сашу разозлил ответ. Он смачно выматерился, и Ромка вдруг уловил страх. Страх за себя, генеральный попросту не знал, что делать.
- Да что случилось-то, Саша?
- Ты мне точно говоришь, он не псих? На людей не кидался, мебель не ломал?
- Ну, я не знаю...
- Да прекрати ты мямлить! Мне точно надо знать, в дурку его закрыть или...
- Он по ночам иногда кричит... Он же инкубаторский, Саша, что тебе, объяснять...
- Думал уже, думал. Насколько ему там башку повредили, вот вопрос. Ладно, сиди с ним, если что Игореху крикнешь. Проснется, дай что-нибудь похавать. В два врач приедет, осмотрит, потом решим.
Сергей подошел к кровати, сел на краешек.
- Ромка... – ласково погладил мальчишку по спине - Звери они. Все звери...
Панин влетел вверх по лестнице, Игорь едва поспевал за ним.
- Зря ты его сюда привез. Договаривались же, «музыкальные» о наших ничего не знают.
- А куда я его должен был? К себе? Ты же знаешь, у меня дел до черта, кто бы там с ним сидел?
- К Сереге бы отвез.
- А если б Серега сам на ногах не держался? Он трезвым не бывает, хер угадаешь, когда он какой.
- У меня тут тоже проблем до черта, - проворчал Распутин, - То бухало привезут паленое, то, блядь, чурки «крышевать» начнут...
Саша его не слушал, он устремился к Дмитрию, еще не ушедшему из «особого» зала. Игорь махнул рукой и умолк.
- Слушай, может его генералу презентовать, а? – Панин обнял мальчишку со спины. – Он вроде таких любит.
Игорь пожал плечами. Его сейчас больше другие заботы мучили.
- М-м-м... – Саша не удержался и тяпнул парня губами за ухо – Конфетка, а не мальчик.
Отпустил, взял так и валявшийся на диване фаллоимитатор, грубо пихнул Димке в руки
- На, тренируйся!
Дима покраснел. Там, в уборной, Панин показался ему неплохим человеком, он так по-доброму с ним разговаривал. «Отпущу, вернешься домой?» - зачем он это спросил? Димке показалось...
Он исподлобья глянул на хозяев, сунул «игрушку» в рот и, с силой прикусив зубами, рванул. Резина не порвалась и Димка рванул еще и еще раз.
Панин уткнулся в плечо Распутину и не то зарыдал, не то расхохотался
- У-у-у! Я не могу!
Оттолкнулся
- Все, пошли. – И побежал вперед через зал, сотрясая стены раскатистым смехом. _________________ Не говорите мне, что делать, и я не скажу, куда вам идти.
Вы не можете начинать темы Вы не можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете голосовать в опросах
FAQ
Поиск
Пользователи
Группы
Регистрация
Профиль
Вход
Войти и проверить личные сообщения
Практически афоризм. Молодец, солнышко.
